Паровозик из Ромашкова

к пролому в стене и окинул взглядом раскинувшийся внизу город.

***

Полог палатки приподнялся, пропуская внутрь человека. Не убирая газету, я скосил на

вошедшего глаза. Зелёная камуфляжная форма, пышные усы и суровый, но в то же время

неуловимо виноватый взгляд говорили сами за себя: Петрович. Один из руководителей

ганзейской регулярной армии. Прежде всего, он, конечно, был мне старым товарищем, не раз

вытаскивал из разного рода передряг.

Немного потоптавшись у входа, гость прошёл к стоявшему недалеко от моего топчана

рассохшемуся стулу и, усевшись, выжидающе уставился на меня.

- Ну что, согласен? – вместо приветствия спросил Петрович.

Отложив в сторону так и не дочитанную газету, я приподнялся на локтях и посмотрел на

товарища.

- Ты хоть понимаешь, что это большой риск? – Опустив ноги на пол, я принялся обуваться. – Ещё

не так много прошло времени с прошлой вылазки, а ты мне тут…

- Постой, - перебил меня Петрович. – Мы же уже говорили на эту тему. Ну пойми же меня, Художник, войди в моё положение. Через три дня ты отправишься дальше…

- Через два, - поправил я.

- Тем более, - взгляд Петровича сделался больше виноватым, нежели суровым. – И куда ты

направишься? В Полис? Или в Рейх? А может, дальше по кольцу Ганзы? Как долго тебя ждать до

следующей встречи?! – в голосе товарища проскользнули нотки отчаяния.

- Илья, скажи прямо – зачем тебе так нужен этот рисунок? – усталым голосом спросил я, сидя на

топчане и подперев рукой щёку. Было непривычно видеть и слышать, как человек, привыкший к

беспрекословному выполнению своих приказов, вынужден с виновато-заискивающим

выражением на лице просить у кого-либо помощи.

Илья помялся, словно боролся с нежеланием раскрывать что-то лично-сокровенное, но, устало

махнув рукой, проговорил:

- Не мне он нужен, а сыну, Мише. Подарок на день рождения…

Я удивлённо посмотрел на него. А ведь действительно лично-сокровенное…

- Тут такое дело, Слава, - обратился он ко мне по имени, чего не делал довольно давно, ещё с

прошлой жизни. – У меня у сына скоро день рождения, а я ему обещал подарить рисунок города.

Ну знаешь, когда город с высоты показан, как на открытках или коробках с шоколадными

конфетами раньше делали. Только тогда это фотографии были, а сейчас где фотоаппарат взять?

– Петрович даже опустил глаза, как будто стыдился своей минутной слабости.

Он некоторое время молчал, а потом поднял на меня взгляд:

- Пойми, Слава, для меня это очень важно. Я не был дома больше месяца. – Голос Ильи сделался

скрипучим. – Жена звонит периодически, спрашивает, когда приеду навестить сына. А я не могу

сейчас всё бросить, ты же знаешь. Я и жену очень люблю, и сына. И на день рождения

обязательно приеду. Но я не хочу, чтобы Миша думал, будто я не могу исполнять обещания. – Он

тяжело вздохнул. – Я же всё-таки его отец.

Я смотрел на Илью, вперившего застывший взгляд в брезентовую стену палатки, и пытался

вспомнить, как давно я его знаю. Лет тридцать мы были знакомы точно, и за всё это время

Петрович, не задумываясь, приходил мне на помощь, если таковая требовалась. Кто бы мог

подумать, что и ему когда-нибудь понадобится помощь, ведь Илья принадлежал к такой

категории людей, для которых решение проблем заключалось лишь в формулировке приказа.

А тут вон оно что… Я ведь даже и не знал, что у него сын есть…

- Ладно, хорошо, - я поднялся с топчана и принялся разминать затёкшие конечности. – Но только

ради тебя и твоего сына.

Илья улыбнулся, что тоже было редкостью в последнее время, и, жалобно скрипнув напоследок

стулом, поднялся.

- Пошли, расскажу тебе свои соображения.

Отогнув брезентовый полог, мы друг за другом вышли из палатки.

Мы медленно шли по платформе. По левую руку от нас находились пути, на входах в туннели

оканчивавшиеся блокпостами с пограничными дозорами, дополнительно укомплектованными

армейскими отрядами. Путевая стена, отделанная светлым мрамором, была увешана

многочисленными полотнищами с изображением герба Содружества Станций Кольцевой Линии, или попросту Ганзы, - коричневым кругом. Под одним из стягов красовалась рельефная надпись

«Краснопресненская». С другой стороны, за пилонами, облицованными тёмно-красным гранитом, прямо в центре зала находилась длинная палатка с намалёванной белой краской на брезентовом

боку надписью «Казарма». Вокруг совали солдаты в такой же, как у Петровича, камуфляжной

форме. Проходящие периодически мимо нас бойцы отдавали Илье честь и затем снова спешили

по своим неотложным делам. Гражданских на станции было не так уж и много, и основную их

часть составляли челноки, постоянно снующие по Кольцу с одной станции на другую с

различными торговыми поручениями. Вообще, станция больше напоминала эдакую военную базу, чем разительно отличалась от своих сестёр на Кольцевой линии.

- Самый лучший да и, скорее всего, единственный вариант – сталинская высотка на Кудринской

площади. Её ещё раньше «Домом авиаторов» называли. И недалеко, всего-то Конюшковскую

улицу да большой Конюшковский же переулок пересечь, и будешь на месте. Да и чего я тебе

рассказываю, ты ведь был там один раз, - рассуждал Илья, пока мы шли по платформе.