Паровозик из Ромашкова

- Бункер! Там, скорее всего, люди, - пронеслось в голове Гельмута, - мои соотечественники! Они

укрылись в посольском бомбоубежище!!!

Если бы он не удержал себя в руках, ушлый сталкер наверняка взял бы за схему огромные

деньги… Но сталкер сам не понимал, что за вещь попала к нему в руки, и потому сумму запросил

самую ерундовую.

И с той минуты Гельмут потерял сон.

Видит Бог, ему не на что было жаловаться на «Севастопольской», ставшей его третьим

подземным домом. Они с Вильгельмом честно служили в армии обороны станции, их за это

кормили, но… Гельмут хотел большего, рано или поздно настанет старость, руки ослабнут, не

станет от него толку как от солдата. Что тогда? Если усидит у власти Истомин - пенсия. И то если

позволит бюджет. Если придёт к власти кто-то другой - прогонят на все четыре стороны. Точнее, на одну - больше идти было некуда.

Но главное – большего хотела Ира. Она страдала от полуголодной жизни в метро, от постоянных

опасностей, от полной безнадёги. И немец решил: я должен туда дойти. И с немецкой

серьёзностью подошёл к проблеме.

Месяц спустя, он пришёл к начальникам станции и в самых убедительных выражениях доказал

преимущество касок образца вермахта над теми, что носили севастопольцы, особенно напирая на

защиту шеи.

Гельмут был так красноречив, что и Владимир Иванович, и Денис Михайлович признали его

правоту. Вопрос был лишь, где их столько взять? И тогда Гельмут, работавший «немцем» на

Мосфильме вспомнил, что там была прорва всякого реквизита, касок в том числе, самых, причём, настоящих. И после долгих обсуждений, Истомин дал добро, тем более, что людей Гельмут не

просил – только патроны (без них в метро, как известно, ни пройти и шагу, а чем их больше –

тем больше и возможности).

И вот, они у цели.

Дверь в подземелье обнаружили легко. Схема, оказавшаяся в руках Гельмута, была верна. Точно

на указанном месте была огромная металлическая дверь. Разумеется, наглухо закрытая.

Увы, сразу стало ясно: такую гранатой не взять. Внимательный осмотр помещений тоже не дал

результатов. Посольство было заброшено давным-давно.

- Ну, - сказал немец, - садимся в засаду. Противогазы снять не выйдет – но что делать. Они рано

или поздно оттуда выйдут или войдут. Тогда мы и представимся.

- Аufassen! – прогудел его товарищ из-под противогаза.

И они стали ждать.

* * *

Они сбежали из Рейха, когда Гельмут понял, что больше жить там он не в силах.

Пока расстрелы были явлением скорее случайным, и притеснение «чёрных» не переходило

границ геноцида, Охриц ещё готов был терпеть… Но чем дальше шло дело, тем яснее становилось

немцу: пора куда-то бежать. А вариантов было не так уж много. Влачить жалкое существование

или стать чьим-то обедом ни ему, ни его друзьям не хотелось. И в рабство попадать тоже.

И потому они бежали на юг по серой ветке. Туда, где за мрачными, полными опасностей

туннелями, за станцией-убийцей «Нагорной» и отвратительным «Проспектом» скрывалась

загадочная, овеянная легендами «Севастопольская». Гельмут не слышал о ней двух одинаковых

историй, но из всего того, что говорили про таинственную станцию, сделал по-немецки чёткий

вывод: им туда. И он, как всегда, не ошибся.

«Севастопольская» приняла их, троих беженцев из Рейха, пусть и не с распростёртыми

объятиями (так тут никого не встречали вообще), но всё же сразу стало ясно – они попали туда, куда надо.

Охриц первым же делом пошёл к Истомину, командиру станции, и честно всё рассказал. Что они

из Рейха, но – не фашисты, что ни в одной казни ни он, ни его девушка, ни «Фридрих-

Вильгельм» участия не принимали. Но что они – неплохие солдаты, и они готовы служить здесь и

сражаться. А Истомин, человек жёсткий, но мудрый, увидел в двух крепко сбитых мужиках

отличную военную силу, а в Ирине – одну из тех, кто подарит станции нового «богатыря». Он

оставил их. И не прогадал.

Конечно, пару раз пришлось услышать Гельмуту, что он «грязная фашистская свинья», но

каждый раз немец, сначала поработав кулаками, а потом – языком, доходчиво разъяснил, почему

он не первое, не третье, а главное – не второе. И с тех пор жизнь их наладилась.

Тут, на «Севастопольской», не было места обману и лжи, предательству и низости. Трусы и

подлецы тут не выживали. Это была станция, где ценилась сильная рука, меткий глаз, честное

слово. У них было всё это. И потому они смогли выжить на «Севастопольской».

А потом случилось событие, нарушившее спокойное течение жизни…

* * *

Как вышло, что они не заметили появления людей – одному богу известно. Оба, и Гельмут, и

Вилли отлично слышали каждый шорох, видели малейшую тень. Они думали, что заметят

приближение любых людей ещё издали!

Но те дали им сто очков форы.

Не прозвучало выстрела, лишь тихий хлопок – Ваня-Вилли вскрикнул и выронил винтовку; рука

его повисла плетью. В ту же секунду раздался второй чуть слышный хлопок – и острая боль

прорезала кисть руки Гельмута, её пробила пуля. Автомат выскользнул из ладони, и в тот же миг

на него наступил огромный шнурованный ботинок, а в лицо Вилли нацелилось дуло пистолета.

- Ich bin… - попытался представиться Гельмут.

- Чё? – последовал ответ.