Конституционная монархия как форма правления и разновидность политического режима предполагает наличие самостоятельного и постоянно действующего законодательного органа. Английский парламент не стал таковым после 1688 г. уже потому, что его законодательные полномочия, как было показано в разделе, посвященном общему праву, были весьма ограниченны и могли осуществляться только в рамках ординарной королевской прерогативы. Иначе говоря, законодательство осуществлялось органом, известным в английском общем праве и конституционной практике как «король-в-парламенте». Утверждать, что с конца XVII в. политическая власть принадлежала исключительно этому органу, означает игнорировать те прерогативные полномочия, которыми обладала английская корона и после 1688 г. Единственным серьезным их ограничением стало то обстоятельство, что Вильгельм III и Мария, как следует из нового текста коронационной присяги, стали монархами не по божественному праву, а исключительно по выбору лордов и общин. Но это ограничение, сколь бы важным оно не представлялось в современной историографии, затрагивало прерогативу по божественному праву, оставляя нетронутой ординарную прерогативу.190
Издание законодательных актов, всегда рассматриваемое в английской политической практике в качестве экстраординарной меры, направленной на немедленное искоренение или предотвращение несправедливостей и неудобств, неустранимых в рамках общего права, обеспечивало последнему уникальную политическую роль. Не будет преувеличением утверждать, что британское государственное устройство «укоренено» в общем праве в том смысле, что его фундаментальный принцип господства права (
Что касается английского парламента, то к 1688 г. он не обладал какими-либо исключительными полномочиями, которые были бы неизвестны средневековым ассамблеям. Даже ежегодные парламентские сессии трудно признать новым явлением: при Эдуарде III (1327-1377) парламент собирался ежегодно и проверял королевские расходы, однако это не делало Эдуарда III конституционным монархом, поскольку парламент, являясь проводником ординарной королевской прерогативы, ограничивал свои взаимоотношения с короной финансовыми полномочиями. Действительно важным в английской системе государственного управления, основанной на нормах общего права, оказывается не то, как часто собирается парламент, а то, какую роль он выбирает в отношениях с короной в рамках ординарной королевской прерогативы.192
В этом смысле изменения, внесенные в английскую конституционную систему «Биллем о правах» 1689 г., не представляются столь уж значительными, как это некогда казалось представителям классической вигской историографии. Этот акт лишь зафиксировал в виде статута те формальные ограничения королевской прерогативы, которые были фиксированы в общем праве и ранее.193
Сама королевская прерогатива оказалась фактически нетронутой. Король по-прежнему объявлял войну (именно так он поступил в мае 1689 г., просто уведомив парламент об объявлении войны Франции) и заключал мир. Королю не дозволялось иметь армию в мирное время, не никто не лишал его контроля за самой армией. По-прежнему главной опорой политической власти была королевская милость: для Галифакса и Сандерленда она имела такое же значение, что и для Сесила и канцлера Кромвеля столетиями ранее.194 Король был ограничен в возможностях иметь независимые от парламента доходы, или мог не иметь их вовсе, но средства, находящиеся в его распоряжении, он мог тратить по собственному усмотрению.195 Также ключевые вопросы политической повестки могли быть предметом дискуссии в стенах парламента, но не определялись им. Наконец, поскольку парламентской монархией обычно именуется форма правления, при которой король не имел возможности назначать своих министров сам, а контроль за надлежащим исполнением ими своих обязанностей лежал на парламенте, то очевидно, что, вопреки утверждениям Т. Б. Маколея и его последователей, такая политическая система в ходе Славной революции 1688 г. установлена не была.196