Партия тори-консерваторов и «конституционная революция» 1822-1835 гг. в Великобритании

Как уже отмечалось, на протяжении «долгого XVIII в.» английский парламент представлял собой особенную, почти уникальную модель перехода от средневекового сословного представительства к корпоративному, а затем представительному законодательному органу, парламенту в современном значении этого слова.197 Значительная часть как отечественных, так и британских исследователей сегодня все еще придерживается взгляда, согласно которому английский парламент становится законодательным органом в конце XVII – начале XVIII в. Очевидно, следует быть осторожнее: в это время он скорее обрел лишь собственные прерогативные полномочия. Но и последнее утверждение вовсе не означает, что одновременно английский парламент трансформировался в законодательный орган в современном смысле слова. Для этого потребовался еще век постепенных конституционных изменений, завершившийся «конституционной революцией» конца первой трети XIX в.198 Анализ ключевых конституционных документов, принятых в результате Славной революции 1688 г. приводит к заключению, что главным политическим итогом перемен стало правовое закрепление политического режима, наиболее точно характеризуемого как ограниченная монархия. Как было показано выше, в современной историографии признается, что монархия первых Стюартов также была ограниченной, поскольку главным проводником ординарной королевской прерогативы являлся парламент. В остальном эта монархия была «абсолютной» (насколько этот термин вообще применим к истории институтов английской монархии) в том отношении, что базировалась на божественном праве.

Монархия Вильгельма III и Марии имела иную юридическую природу, поскольку совершенно другими оказались формы ограничения королевской власти. Источником легитимности английской короны после 1688 г. впервые в конституционной истории страны стал парламентский акт, оформленный в виде статута. Таким образом, экстраординарная прерогатива поздних Стюартов оказалась ограниченной статутным правом так же, как ординарная прерогатива их ранних предшественников ограничивалась парламентом. Это, однако, не означает, что данная прерогатива исчезла полностью. Британские монархи на протяжении «долгого XVIII в.» сохраняли титул защитников веры, и религиозные вопросы оказывали важное, а подчас, как будет показано ниже, ключевое влияние на политическую повестку вплоть до первой трети XIX в. С другой стороны, ординарная королевская прерогатива, проводником которой являлся парламент, оказалась фиксированной в своих границах там, где она затрагивала права и свободы подданных английской короны. Эта перемена также была осуществлена парламентом при помощи статутного права. По сути, в результате событий 1688 г. возникла не конституционная монархия современного типа, и не «парламентская монархия», как это некогда представляли себе историки традиционного вигского направления, но лишь новая форма ограниченной монархии. Характерной особенностью последней стал комплексный характер ограничения королевской прерогативы. Ординарная составляющая последней традиционно регламентировалась общим правом и парламентом как проводником ординарной прерогативы. В этом отношении Славная революция если и внесла нечто новое в традиционную конституционную конструкцию английской монархии, то лишь в том отношении, что была ограничена возможность монарха использовать ординарную прерогативу вопреки смыслу общего права. Что же касается экстраординарной прерогативы, то, будучи ограниченной парламентским актом, она оказалась лишь формализованной при помощи норм статутного права, но мало изменилась по сути.

Это имело два важных следствия для последующей трансформации ключевых политических институтов, институтов участия и политических практик, характерных для Великобритании на протяжении XVIII – первой трети XIX вв. Ограничение прерогативных полномочий короны актами парламента, оформленное в виде статутов, способствовало дальнейшему укреплению характерной для английского общего права убежденности в том, что положения статутов представляют собой юридическую форму контракта между обществом и властью.199 В этом отношении ограниченная монархия поздних Стюартов имела ярко выраженный персональный характер.200 Статутные ограничения королевской прерогативы привели к тому, что парламент, оставаясь важнейшим институтом осуществления ординарной прерогативы, получил закрепленную прецедентом возможность формировать собственную политическую повестку. При этом следует помнить, что, как это обычно случается в английской конституционной традиции, от наличия формальной возможности формировать такую повестку до ее реального воплощения в политической практике всегда имеется определенная дистанция. Тем не менее, общее направление эволюции английского парламента от проводника ординарной прерогативы к законодательному органу в современном значении этого термина, было заложено уже в конце XVII в.201