#Партия

Васильев нахмурился, дёрнул головой, и холодные капли с его волос упали мне на лоб. И я осатанела.

Так о чём же ты просишь? боясь сорваться на крик, прохрипела я. В прошлый раз ты предложил мне уволиться. К сожалению, я этого сделать пока не могу, почему я тебе объясняла. Или ты опасаешься, что я Тарасову на тебя настучу? Не переживай, сплетни не в моих интересах. А теперь дай мне пройти, потому что я очень хочу домой. Потому что мне мокро, мерзко, и…

Остановись. Всё было хорошо. Мне было хорошо с тобой.

Я замерла:

Что?

Васильев попытался взять меня за руку, но я одёрнула её.

Наташа, устало вздохнул он, поверь, я не собирался тебя унижать. Но мне давно не пятнадцать лет, чтобы в первый раз трахать женщину, разложив её на автомобильном сидении. Это понятно?

Тогда почему ты сделал это со мной? прошептала я.

В тёмно-синих глазах промелькнула растерянность. Васильев взъерошил волосы, но тут же взял себя в руки и пригладил их:

Хорошо, предположим, я переступил черту. Но ведь и ты могла сказать мне: «нет». Так почему ты этого не сделала?

А вот это был очень хороший вопрос, и я сжалась от новой порции стыда.

Павлова, глядя на меня, в конце концов взмолился Васильев, я тебя очень прошу: перестань додумывать то, чего не было. Всё было хорошо. А теперь, пожалуйста, просто иди домой и ни о чём больше не думай. А в понедельник мы с тобой, если хочешь, поговорим, и…. в общем, всё, пока. Хороших тебе выходных. Васильев развернулся и отправился к своей «бэхе».

Именно в тот момент я поняла, что испытывает женщина, когда мужчина вот так убивает её, вынимая её сердце и раскатывая его между пальцами, перетирая, как сухую траву, в труху и пыль.

Приказывая себе двигаться медленно, я поднялась по ступеням крыльца. Толкнула тяжёлую дверь подъезда. Вызвала лифт, едва попав дрожащим пальцем по кнопке. Поискала в сумке ключи. Руками, которые уже не слушались меня, погремела ключами в замочной скважине. И только войдя в прихожую, сползла на пол и впервые за пять лет заплакала».

5

«Сев в машину и положив ладони на руль, я наблюдал за Павловой. Словно ступала босыми ногами по битому стеклу, она медленно поднялась по крыльцу и вошла в подъезд, так ни разу и не обернувшись. Тяжелая дверь захлопнулась, и я остался один.

«Зачем я это сделал?».

Чертыхнувшись, я потёр руками лицо, и тут же отдёрнул ладони. На них был запах Павловой. На моих губах был вкус Павловой. И я вдруг отчаянно захотел ощутить этот вкус и запах вокруг своей плоти.

«Остановись. Это блажь, а не желание. Это даже не похоть это всего лишь твоё неудовлетворённое самолюбие, приправленное новизной осознания, что эта женщина пыталась сопротивляться тебе».

Прижавшись затылком к подголовнику кресла, я закрыл глаза, а из темноты выступило запрокинутое лицо Павловой. Ощущение её рук опалило кожу, и я вспомнил её беззащитный взгляд, в котором был только я. Итак, наваждение продолжалось, а мне с каждой минутой становилось всё хуже. Мне снова выносило мозг, сносило крышу и срывало башню. Стиснув зубы, я кинул взгляд на дом, где скрылась женщина, чей шёпот и дыхание ещё жили в этой машине. Это надо было немедленно прекратить, и я знал, как это сделать.

Стиснув челюсти, я завёл «бэху». Машина сорвалась с места, послушно вырулила со двора и метнулась в сторону Новоясеневского проспекта, где, как я помнил, была круглосуточная заправка «ВР». На свет фар, торопливо вытирая руки тряпкой, выскочил «заправщик» в серой фирменной куртке. Сообразив, что бензин мне не требуется, он развернулся и снова юркнул в тень. Я в два шага прошёл стеклянные двери и повертел головой, пытаясь сообразить, где то, что мне требовалось. За бесконечными стойками с журналами, автокосметикой и пыльными детскими игрушками я разглядел вывеску дежурных помещений. Туда я и направился.

Молодой человек, раздражённо окликнула меня из-за стойки заспанная девица, а вы куда это, собственно?

Не отвечая, я швырнул на её стойку купюру.

А-а… Так туалет прямо, понимающе фыркнула она. Но я и сам уже это видел. Оказавшись в периметре (унитаз, умывальник, сушка для рук и зеркало), защёлкнул задвижку двери, включил воду на полную и вымыл лицо и руки. Поднял глаза, пытаясь рассмотреть себя в зеркале. Из мутной глади, заляпанной брызгами воды и разводами жидкого мыла, на меня взирал растерянный бледный мужчина. У него были белые скулы, судорожно сжатый рот и глаза, в которых был голод. Таким я не видел себя ещё никогда.

«С днём рождения, Саша!».