Партизанской тропой Гайдара

Аркадий Петрович с ручным своим пулеметом прикрывал наш отход через трясину. В том бою погиб мой отец и побили много наших. Но это вы и без меня знаете.

Потом я узнала, что через несколько дней был убит и Гайдар, и неизвестно, куда исчезли его тетради. Ни одна страница не попала в добрые руки.

А ведь все можно было переписать. Все можно было спрятать. Но Гайдар не думал, что погибнет.

Не верил.

А вдруг рукописи Гайдара еще отыщутся? Как вы думаете?..

...Я выключил магнитофон.

В маленькой квартире стало абсолютно тихо. Только теперь мы заметили, что уже поздний вечер и в комнате совсем темно. Лишь луна освещает белую стену и узкий стол возле окна.

И в этой тишине я подумал, что вот сидит передо мной живая героиня записок Гайдара, тех самых, которые нужно найти. Чего бы это ни стоило.

ГЛАВА XXXII. ДВЕ МАРУСИ

— И посмотрю я на тебя... ну до чего же ты, Натка, на мою Маруську похожа!..

Аркадий Гайдар, «Военная тайна»

На другой день, простившись с Марией Мойсеевной, с Машей, как я ее про себя называл, потому что видел ее в своем воображении прежде всего пятнадцатилетней девочкой, я выехал в Красноярск. Попасть самолетом в Москву можно было только отсюда. Но мне еще хотелось увидеть Енисей, побывать в Дивногорске.

Дивногорск ошеломил меня. Представьте лесистый берег, уступом спускающийся к реке. Три или четыре бульдозера, идущие в ряд, прорубают просеку. Это улица. Метров через сто—сто пятьдесят выше по склону те же бульдозеры делают другую просеку — это будущее шоссе или еще одна улица. Так в древнем лесу по строгому плану строился этот необыкновенный город.

Когда я приехал, здесь были уже многоэтажные дома, и в редакции местной газеты мне сказали: «Бегите скорей на Школьную. Там сносят самую старую в Дивногорске хибару». Я побежал. Но медлительный бульдозер меня уже опередил. Груду бревен, досок, изувеченных рам не стоило даже фотографировать.

А потом — строящаяся рядом Красноярская ГЭС. Гигантская плотина выглядела небольшой запрудой среди поднимающихся к облакам берегов. По склону их ползали тракторы. Отсюда, снизу, они казались игрушечными моделями настоящих. Такие модели, со спичечный коробок, продавались в Москве, в «Детском мире».

Плотина, объяснили мне, перегородит все русло, а вода поднимется выше этих ползающих в небе тракторов.

...Как ни сильны были новые впечатления, я не переставал все это время думать о Маше. Я искренне завидовал ей (и перед отъездом, кажется, даже сказал об этом), как, верно, позавидовал бы ей любой из моих сверстников. Ведь она видела Гайдара на войне и в работе над книгой о войне.

Но события, поведанные Желтой ленточкой, кроме того, мне смутно что-то напоминали — тоже про войну и тоже у Гайдара... Я мысленно перебрал эпизоды повести «В дни поражений и побед»... Вспомнил полковника Александрова и Женю... Это было похоже, но не совсем... Сергея Ганина и Натку из «Военной тайны»... Это уже было близко. Совсем близко. И все же...

«Голубая чашка»!..

Как же это не пришло мне в голову раньше?!

Выскакиваю из автобуса. Спрашиваю, где тут ближайшая библиотека. И пока разыскиваю, вспоминаю — там ведь тоже Украина, захваченная белыми, и те же места, о которых рассказывала Маша: степи, бескрайние камыши широкого

Приднепровья и где-то ночью, в темноте, встретившаяся кавалерийскому отряду отважная девушка Маша — нет, не Маша, а Маруся, но Маша, Маруся, Мария — это же одно имя, — которая бежала из города, занятого врагом, чтобы найти Красную Армию...

В библиотеке листаю второй том Гайдара. Не то... Не то... Не то... То!..

«Ехал я тогда по степи с военным дозором. Вдруг мелькнула чья-то тень и сразу — за бугор. «Ага! — думаю. — Стой: белый разведчик. Дальше не уйдешь никуда».

Ударил я коня шпорами. Выскочил за бугор. Гляжу — что за чудо: нет белого разведчика, а стоит под луной какая-то девчонка. Лица не видно, и только волосы по ветру развеваются. Соскочил я с коня, а наган на всякий случай в руке держу. Подошел и спрашиваю: «Кто ты и зачем в полночь по степи бегаешь?»

А луна вышла бо-ольшая, большущая! Увидала девчонка на моей папахе красноармейскую звезду, обняла меня и заплакала. Вот тут-то мы с ней, с Марусей, и познакомились.

А под утро из города белых мы выбили. Тюрьмы раскрыли и рабочих выпустили.

Вот лежу я днем в лазарете. Грудь у меня немного прострелена. И плечо болит: когда с коня падал, о камень ударился. Приходит ко мне мой командир эскадрона и говорит:

«Ну, прощай, уходим мы дальше за белыми. На тебе в подарок от товарищей хорошего табаку и бумаги, лежи спокойно и скорее выздоравливай».

Вот и день прошел. Здравствуй, вечер! И грудь болит, и плечо ноет. И на сердце скучно. Скучно, друг Светлана, одному быть, без товарищей!

Вдруг раскрылась дверь, и быстро, бесшумно вошла на носках Маруся! И так я тогда обрадовался, что даже вскрикнул.

А Маруся подошла, села рядом и положила руку на мою совсем горячую голову и говорит:

«Я тебя весь день после боя искала. Больно тебе, милый?»

А я говорю: