Читаем Партизаны полностью

  С батумскими лимонами,

Поглядывая в синь морскую.

  Его томила жажда.

«Теперь бы в рот лимон, –

  Подумал он, –

Ну, съел бы с кожурой,

  Аль красного винца стакан».

И еще подумал:

  «Филипп Иванович – герой,

Привольный человек,

  Душевный старикан.

И даже бороду отсек», –

  И вслух сказал:

– Найди такого.

  – Ты о чем?–

Шепнул Филипп.

  – Я насчет тут елок, лип.

Вот ищу такую ель,

  Чтоб найти тебе постель

Да посуше, да поглаже.

  Для перины

Мху надрать,

  Уложить тебя в постель.

Был бы ты, больной, согрет.

  Я уж знаю это дело

И устрою лазарет.

  – Ох ты, голубь золотой.

Вижу: я, ведь, тут бывал…

  Стой-ко, стой,

Почуять дай.

  Там, направо, есть увал,

А за ним овраг крутой,

  Там найдем навес.

Стратегия нужна.

  – Есть стратегия.

Гаврилыч зашагал

  Направо, в лес.

Теперь уж ветер

  Здесь гулял:

То налетит

  Порывом, напролом,

Пригнет вершины

  Реющим крылом;

То вдруг застынет,

  Будто черный сон

В необитаемой пустыне.

  И ветви хвойные

Шумят, шумят

  И в тайном разговоре

Волнуются между собой,

  Как волны в море.

В небе чернота, смола.

  Густая мгла

Все тропы замела.

  Ни зги. И даже зверь

Не ходит на добычу,

  Спит в берлоге,

Не любит непогоды –

  Такой обычай –

На своей дороге,

  На путях испытанного круга.

А человек несет

  В такую ночь

Больного друга

  Сквозь темь лесов глухи,

Спасая жизнь

  Родной души,

Ради одной отрады –

  Спасти.

И этот человек

  Не ждет награды,

Кроме той,

  Что скажут:

«Голубь золотой».

  – Ну, стой, Гаврилыч,

Стой. Вот мы у врат,

  И тут овраг,

Овраг крутой, густой,

  Знакомый ров.

Спусти меня,

  Клади в траву.

Я тут уж свой.

  Ползи ко рву

И по кайме ищи навес,

  А я уж подсвищу

Совой. Ты мне легонько взвой.

  Бери налево, по кайме.

Ползи, прощупай, не свались.

  – Есть, не свалиться в слизь.

Уполз Гаврилыч,

  Скрылся в тьме.

Дед тело жаркое простер,

  Взглянул

В синеющий простор.

  Недолго до утра.

Не тучи бы –

  Светлее было.

А рана ныла, ныла.

  Боль нестерпимо жгла,

Как раскаленная игла.

  Терпел старик.

Нога распухла.

  Мешались мысли,

Но к твердости привык

  И знал: он – часовой,

Поэтому, пусть боль,

  Мучительная боль,

Но он стонал совой.

  Он соблюдал свой пост

И думал гордо:

  «А все-таки свалили мост

И разгромили ловко

  Фашистское гнездо.

Теперь там

  Сколько поездов

Стоят без толку,

  Кусают губы,

А мост в реке

  Полощет зубы,

Никого не грея.

  Эх, дать бы им сюда

Сынка Сергея

  Да двух сынков с боков…

Ну, разбомбили бы

  Чертей до тла подков

Фашистских сапогов.»

  Жара в траве…

Мешались мысли в голове.

  . То детство промелькнет

В деревне на Урале,

  Когда в «солдатики»

С отцом играли.

  Отец рассказывал народу

Про севастопольскую оборону.

  То кажется:

Горит в огне,

  . В кузнечных топках,

И нет воды кругом.

  То видит молодым себя,

В манчжурских сопках

  Бежит на штурм бегом.

То лютою зимой

  Воюет с Колчаком,

Вскрывает гроб штыком

  И видит… золото.

Филипп Иваныч

  Очнулся утром рано

В пещере, под навесом.

  Нога подвязана

На вбитый кол.

  Несносно ныла рана.

Над тихим лесом

  Вставало щедро солнце.

Слепил винтовки ствол,

  Лучем играя.

Гаврилыч спал,

  Укрывшись ветками у края.

Перекликались птицы,

  Веселый день встречая.

Больному мало спится,

  Теперь ему уж мнится:

Сидит ой дома

  За стаканом чая

И собирается жать в поле.

  В сажень, ведь, рожь,

И лошади не видно в хлебе.

  А тут, как в склепе.

Но вот от боли

  Схватывает дрожь,

Воды испить бы…

  Дед поднял голову с подушки

Из травы, глядит:

  Вода тут, в кружке,

Сало, сухари и сахар,

  И на листке малина.

Старик к воде прильнул

  Иссохшими губами,

На моряка взглянул:

  «Гаврилыч сам – малина,

Могучий человек.

  Ужо нога пройдет,

Почище навернем набег

  На людоедов. Спи, сынок.

Моя нога

  Им обойдется в тыщу ног.

А за убитых братьев

  Сотрем с земли всю рать их,

Придумаем рожна.

  Стратегия нужна…»

Уснул старик.

  Пещеру солнце осветило.

Пригрело ласково сынов

  Для лучших снов.

Во рву глухом

  Все неизменно было,

Как было век кругом.

  В овраге старые деревья,

Покрытые зеленым мхом,

  Лежали смирно,

Как былина.

  Росли цветы, трава, кусты,

И рдела сочная малина.

  Зверьки скрывалися в норах.

Гостили птицы летом.

  Гостили люди иногда,

Когда была беда.

  Все пребывало втайне,

Как сейчас,

  И будет впредь всегда.

И нет ничего иного.

  Тем лучше для больного.

Пусть вздрогнет

  Иногда больной,

Гроза проходит стороной.

  Вот, чу, гремят,

Гудят моторы,

  Грохочут эхом

Лес и горы.

  Птиц ищут в тучах

Тщетно взоры.

  И кто летит?

Как знать о том

  В тылу врага,

В лесу глухом.

  Лишь только ночь

Спасает здесь.

  И чем черней,

Смелей отряд,

  И тем светлей

Враги горят,

  Не рады

Жизни и войне.

  Враги в тылу –

В дыму, огне;

  В безумьи бездны

Все умы,

  В тисках железных

Смертной тьмы.

  Что будет дальше?

Их страх берет:

  Пред ними пропасть

Открыла рот.

  Поглотит смерть

Их навсегда,

  И не останется следа,

Кроме позорного стыда

  За всю их грязь,

За всю их мразь,

  За всю их

Дьявольскую власть.

  О, час испытаний!

Путь тяжел.

  . Прошла еще неделя косо.

Прихрамывая, опираясь

  На еловый посох,

В овраг, в свой штаб, пришел,

  Сердито озираясь,

Филипп Иваныч.

  Теперь задумал дед

Фашистам дать

  Еще сокрушительный ответ,

Решил: одно спасение,

  Чтоб было, как землетрясение.

Моряк с сибиряком

  Раскинули большие сети:

Успели побывать

  За горною рекой,

У боевых соседей.

  Там оказалась сотня партизан

И все на свете:

  Ручные пулеметы, минометы,

Гора гранат

  И главный клад –

В земле запрятан танк.

  Командовал отрядом

Морозов, капитан

  Из Сталинграда.

Был создан план

  По мысли деда:

Соединиться вместе

  Для ответа и дать

Фашистам бой в селе,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Нетопырь
Нетопырь

Харри Холе прилетает в Сидней, чтобы помочь в расследовании зверского убийства норвежской подданной. Австралийская полиция не принимает его всерьез, а между тем дело гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Древние легенды аборигенов оживают, дух смерти распростер над землей черные крылья летучей мыши, и Харри, подобно герою, победившему страшного змея Буббура, предстоит вступить в схватку с коварным врагом, чтобы одолеть зло и отомстить за смерть возлюбленной.Это дело станет для Харри началом его несколько эксцентрической полицейской карьеры, а для его создателя, Ю Несбё, – первым шагом навстречу головокружительной мировой славе.Книга также издавалась под названием «Полет летучей мыши».

Вера Петровна Космолинская , Ольга Митюгина , Ольга МИТЮГИНА , Ю Несбё

Фантастика / Детективы / Триллер / Поэзия / Любовно-фантастические романы
Форма воды
Форма воды

1962 год. Элиза Эспозито работает уборщицей в исследовательском аэрокосмическом центре «Оккам» в Балтиморе. Эта работа – лучшее, что смогла получить немая сирота из приюта. И если бы не подруга Зельда да сосед Джайлз, жизнь Элизы была бы совсем невыносимой.Но однажды ночью в «Оккаме» появляется военнослужащий Ричард Стрикланд, доставивший в центр сверхсекретный объект – пойманного в джунглях Амазонки человека-амфибию. Это создание одновременно пугает Элизу и завораживает, и она учит его языку жестов. Постепенно взаимный интерес перерастает в чувства, и Элиза решается на совместный побег с возлюбленным. Она полна решимости, но Стрикланд не собирается так легко расстаться с подопытным, ведь об амфибии узнали русские и намереваются его выкрасть. Сможет ли Элиза, даже с поддержкой Зельды и Джайлза, осуществить свой безумный план?

Андреа Камиллери , Гильермо Дель Торо , Злата Миронова , Ира Вайнер , Наталья «TalisToria» Белоненко

Фантастика / Криминальный детектив / Поэзия / Ужасы / Романы
Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия