Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Капитан принял решение идти пока только на дизеле. Стало еще душнее, но об этом как-то даже неприлично писать в отчетах. Никто не падал за борт. Никого не спасали, ни с кем не боролись. На паруснике шла размеренная жизнь, с построениями, зарядками, авралами, учебными занятиями. Море чуть успокоилось, вымпельный ветер был, как говорят моряки, наш.

Опять объявили аврал. Все поползли ставить паруса. Красавица «Надежда» вдруг резво понеслась в двенадцать узлов по кипящему супу Аденского залива. Палило солнце, как последний раз. У всех на зубах скрипел песок, — вот какая на вкус Африка, а может, и не Африка, а Аравийский полуостров. Все были потные и скользкие. По глазам читалось, что они мечтают о зиме. Всем эта жара надоела до чертиков. Единственным, кому, казалось, все равно, где стоять — у мартеновской печи или у атомного реактора, — был капитан. Мастер, как всегда, гладко выбритый, свежий и чуть ироничный, стоял на мостике и долго вглядывался в морскую даль через окуляры бинокля. Тут же стоял старпом Садовников, подавая команды.

Всё это продолжалось уже довольно длительное время — одно и то же, день за днем. Пока, наконец, Илья не почувствовал, что на корабле что-то изменилось. Это стало ясно, когда охрана не появилась на завтраке. Потом объявили: на верхнюю палубу не выходить. Пираты. Но он пропустил тот самый момент, когда это случилось. Проспал.

Гости

Опасность тем страшней, чем она маловероятней.

Д. Голсуорси

Наблюдать за смертью в бинокль — интересное занятие. Это как рассматривать бациллу холеры через микроскоп. Конечно, надо соблюдать необходимые правила; в случае с холерой это дезинфекция, маски, резиновые перчатки. Что касается того момента, когда смерть мчится на катерах параллельно курсу корабля и ты отчетливо видишь корсаров с «калашами», которые тоже наблюдают тебя в окуляры с расстояния в полторы мили, — тут масками и перчатками не спасешься. Потому что катеров пять и моторы, которые установлены на них, развивают сумасшедшую скорость. А худые темнокожие рожи с горящими ненавистью глазами, обращенными на тебя, всем своим видом говорят: пощады не жди.

Лицо капитана было встревожено, он не покидал мостик с самого утра. Ветер, который с поспешностью наполнил паруса, ставшие настолько пузатыми, что снасти от натуги нежно попискивали, что позволило паруснику иногда идти со скоростью до десяти узлов в час. Но ему все равно было не тягаться с сомалийскими флибустьерами, так что пришлось запустить один из двух движков, и парусник иногда ухитрялся развивать скорость до восемнадцати узлов. Это при волнении в пять балов. Лопнул один из парусов. Старпом хрипло кричал: «Крюйс-марсель нижний порвало! Он сейчас все антенны нам порушит!» Курсантами не рисковали; старший боцман и боцмана бизань-, грот- и фок-мачт, матерясь, полезли на бизань, чтобы как-то закрепить хлопающую на ветру парусину. Было совсем не сладко, так как на одном перегретом движке фрегат полз бы как черепаха. Группа сопровождения, в бронежилетах, с автоматами наизготовку, курсировала то по правому, то по левому борту.

Как только в мареве жаркого июльского утра при довольно-таки большом волнении была обнаружена первая лодка, шедшая с огромной скоростью на сближение с парусником, курсантов, которые были заняты на верхней палубе хозяйственными работами, тут же отправили вниз. Сделав гигантскую петлю, моторка то появлялась издалека, то опять возникала среди белых барашков волн совсем близко. Ветер усиливался, волны росли; парусник с креном в пятнадцать-двадцать градусов шел, торопясь, в сторону Мальдивских островов.

Когда, будто волки из-за снежных барханов, с двух сторон появились еще пять моторок, палуба опустела совсем. Всем была дана команда не высовываться. Старпом сам стал за штурвал. Так и шли под конвоем, пока солнце не замерло в зените. Сплошные нервы…

Закончился обед. Илья сидел в кают-компании и допивал компот. Все, как-то обыденно и скупо, делились информацией, не особо комментируя происходящее. Старший механик Шипулин, не дотронувшись до первого, быстро проглотил котлету с картофельным пюре и, залпом осушив кружку прохладного компота, ушел на своих слоновьих ногах, сокрушенно вздыхая. Что-то там у него не ладилось с мотором.

Илье, как журналисту, хотелось быть ближе к источнику информации, то есть к капитану, но с капитаном у него были натянутые отношения.

— Ты, пиши, что тебе надо писать, — улыбнулся он ему зло. — Где мы находимся, координаты, погода и так далее. А проблемы… Что проблемы, они всегда есть. У нас же учебное судно.

Состав знаешь какой, третий курс, пацанам по двадцать лет. Всякое бывает. А ты всё жареное выискиваешь. Ты это брось. Тебя не для этого вписали в судовую роль.

Если бы он знал, для чего на самом деле он на корабле… Капитан сделал вид, что ничего не заметил, хотя скулы у него порозовели.