Паштет

Проехали место, где валялось пара десятков совершенно голых окровавленных трупов. Не повезло кому-то, повстречались с лавиной. Паштета удивило, что ничего не осталось из вещей и оружия — все подчистую подобрали. Это как-то не походило на привычную картину поля боя в играх и фильмах, где валялись доспехи и вооружение, даже через год после боя, черепа в шлемах, кости рук, сжимающие рукоятки мечей, ребра в прорехах дырявых кольчуг, а тут гольем мертвяки — и все, только лошадиный навоз.

Жрать хотелось, долго уже перли. Достал сухарь, пожевал, запил из фляги. Дал хлебнуть камарадам. Потом вернули флягу уже почти пустой. Адреналин прогорел, накатила апатия. Но сосед это заметил — пихнул кулаком в плечо, дескать "Не спи, замерзнешь!". Встрепенулся, благо кто-то навстречу рысит.

Опять черный всадник, другой правда — борода лопатой — машет рукой, направление показывает — за холм надо идти.

И с холма открылось дикое зрелище — телеги, лошади, верблюды и черт знает что еще. Обоз ордынский! И в нем идет резня полным махом — видно, как сабли всверкивают, блики солнечные. И всадник орет — рукой машет дальше, дескать, не лезте, еще ехать округ надо! И там — где рубка — тоже орут.

А у Гриммельсбахера глазенки заблестели и руки, как самостоятельная живность из рукавов поползли, словно удлинняясь. Хоть крестись! Конь шарахнулся в сторону — под копытами тело ничком, бритая голова залита кровью вся, словно красным покрасили. удержал уздой, поторопил прутиком — остальные гурьбой неслись к какой-то цели. Поднажал следом, оглядываясь — вокруг было не безлюдно, носились всадники, кого-то догоняя и рубя на полном скаку, а сразу было и не понять кто — кого, честно признаться русские воины по шлемам и доспеху на крымчаков весьма походили. Тем более на непривычный Пашин взгляд да еще и издалека.

Догнал своих — сразу стало куда спокойнее, хоть и прохвосты редкие, но — спокойнее с ними. Повертел головой — кровищи нахлестано на утоптанной земле, тела валяются мешками тряпичными — и тут же главное понял — это артиллерийский парк! Телеги с поклажей, кони, волы — и орудия! Очень много! Резня тут была жесткая, совсем недавно кончилась — и видно было — пушкарей застали врасплох, но дрались они до последнего. Окровавленные мертвецы валялись на телегах, на земле, на лафетах пушек.

Только один в диковинной одежде, какую раньше Паштет не видал никогда, полз куда-то на руках, волоча ноги.

Гриммельсбахер тут же спрыгнул с коня и ловко зашиб раненого ударом сапога по бритой голове. Зашарил по телу, довольно цокнул языком, содрав с лежащего расшитый пояс и вытряхнув оттуда кожаный мешочек, глухо звякнувший.

Геринг, зло зарычав, хлестанул своей шпагой плашмя по спине мародера. Тот покорно принял удар, быстро сняв довольную улыбку со своей продувной рожи и спешно напялив не очень убедительную гримасу глубокого и полного раскаяния.

— Хассе, выбрать три пушки для нас — остальные — загвоздить! Мушкатерам — стрелять волов! Ты, ты и ты — бочонки с порохом в телеги, быстрее, чертовы дети! Быстрее, будьте вы неладны! Не грабить мертвяков, сначала — дело! Следующему проходимцу буду бить по башке и не плашмя! — ревел командир, вертясь на своем коне в тесноте обоза.

И тут же подскакала разгоряченная недавним боем группа московитов. Некоторое время стоял ор и брань — потом разобрались, что это тоже пушкари с охраной, из аръергада того отряда, что сейчас вцепился зубами в хвост идущей на москву татаро-турецкой армии, и хотят они всего — навсего — взорвать порох, чтоб у тартаров боезапасу не стало. Собственно та же задача стояла и перед бандой Геринга.

Тут до Паши дошло, что без орудий и пороха татары просто не смогут взять крепость, какой был Московский Кремль, значит и престол занять не выйдет. Не доглядели крымчаки, прохлопали свое тяжелое оружие! Сейчас-то Кремль — первоклассная цитадель, построенная по самым передовым технологиям и взять ее даже и с артиллерией очень непросто.

Захлопали выстрелы, медлительные здоровенные волы грузно валились на землю, но тут опять завопили те самые русские. Им страшно не понравилось, что в пороховом обозе пули летают и командир наемников, хоть и мешал ему гонор, вынужден был согласиться. Вроде даже чуточку и растерялся. но сообразительный "Два слова" негромко — только те, кто рядом был, услышали — подсказал:

— Поджилки резать!

И кивнувший ему Геринг, как бы вспомнив, громко велел делать именно это. А Паштету Хассе сунул в руки десяток длинных четырехугольных гводей — и показал наглядно, что делать — просто вбивать ударами молотка эти гвозди прямо в запальное отверстие. До шляпки, заподлицо! Сам канонир быстро запрыгал от пушки к пушке, выбирая то, что можно было увезти и взять на вооружение отряда. Ревели волы, неожиданно стряхнувшие с себя сонливую медлительность, но они были спутаны, потому немцы быстро и ловко резали им сухожилия, уворачиваясь от туш и рогов. Паштету было не до этой корриды, он бил грубо сделанным молотком. Неподалеку так же грохотали молотки его камарадов.