Паштет из соловьиных язычков

Так война дальше и продолжалась. Лукулл взял столицу и принялся привычно гоняться по горам, только теперь уже не за одним царем, а за парочкой. Последние же бегали туда-сюда, применяя извечный хитрый прием разделения следа на два направления. Тем временем парфяне перерезали нужное количество соплеменников, мешавших жить дружно, объединились вокруг одного правителя и вдруг вспомнили, что титул «Царя царей» они одолжили армянам. Решив вернуть свое законное имущество, парфяне прогулочным шагом вторглись в одну из провинций Тиграна.

Но Лукулл уже считал всю Армению римской! Даром воевал, что ли? И вообще, выхватывать куски пирога изо рта голодного человека — нецивилизованное хамство! Римский полководец решил между делом (ловлей Митридата и Тиграна) вразумить парфян, не имевших никакого понятия о культурном решении территориальных вопросов, и отдал приказ развернуть легионы на юго-восток. В процессе похода предстояло взять еще одну армянскую столицу, которых было ровно три по причине запасливости Тиграна. Душа Лукулла запела в предвкушении настоящей драки! Но не тут-то было!

За время существования при штабе Лукулла в роли «принеси — подай, брысь отсюда — не мешай» Клодий пришел к одному очень важному выводу: «Если не можешь достичь значимого положения среди людей своего круга — опустись ниже и попробуй там». Потрепав языком с простыми легионерами, он добавил к первому выводу второй: «Для приобретения любви и уважения необходимо обращаться по тому же адресу». И вот здесь он, наконец, нашел себя!

Гай Марий был любим солдатами. Лукулл нет. В отличие от Мария, копавшего вместе с легионерами рвы и таскавшим на себе поклажу во время маршей, Лукулл знал себе цену. Он не якшался с солдатами и требовал от них неукоснительного подчинения, наведя в войске суровую дисциплину. Возможно, именно из-за этого он не знал поражений.

Легионеры все понимали и потому чуть ли не вприпрыжку скакали в любую намечавшуюся битву, поскольку с непобедимым полководцем самая мелкая заварушка оборачивалась хорошей добычей. Зато в тяжелых горных походах и во время вынужденного простоя в лагерях костерили Лукулла, на чем свет стоит. А здесь октябрь выдался снежным и холодные горы Армении совсем не походили на райскую страну. Легионеры зароптали, ну а когда узнали, что Лукулл собрался погнать их в какую-то далекую Парфию, стали собираться кучками и орать нехорошие слова. Вот тут-то и подоспел Клодий!

— Какая Парфия? — говорил он солдатам. — Вы уже много лет воюете, и все на одном месте! Да еще в такой холодной дыре. Мне кажется — у Лукулла помешательство! Он совсем сбрендил. Его жестокость не знает границ! Гнать уставших ветеранов на другой конец света! И все ради чего? Чтобы нажиться самому! Разве мало он награбил в походах золота? Посмотрите на его верблюдов, нагруженных доверху. Они от тяжести уже идти не могут. А ему все мало! Я слышал — Сенат решил вместо Лукулла назначить командующим армией Помпея…

Он объявил себя «Другом легионеров» и стал подбивать солдат к откровенному бунту, что и случилось в итоге. Легионы отказались повиноваться, а Клодий, которого солдаты выбрали представителем своих интересов, пришел к Лукуллу и заявил, что армия останется во временном лагере всю зиму. А дальше — видно будет.

Лукулл, спокойно выслушав Клодия, сказал:

— Хорошо, — и скрылся в своей палатке.

Ночью верные Лукуллу трибуны вытащили из одеяла сладко спавшего Клодия, забили ему рот кляпом и вывезли «Друга легионеров» из лагеря. В четырех стадиях от лагерного вала всю эту компанию ждал полководец. Он дал знак, Клодия освободили от пут и взгромоздили на лошадь. Подъехавший ближе Лукулл выдал Клодию душевную затрещину (отчего кляп сам вывалился у того изо рта) и сказал:

— Властью проконсула, данной мне Римом, я мог бы казнить тебя. Но ты мой шурин. Поэтому я просто изгоняю тебя. Скачи куда хочешь, но помни: вернешься в лагерь — сдеру с тебя шкуру и сделаю из нее походный барабан.

— А где моя доля добычи за всю войну? — поинтересовался Клодий.

Видимо, Лукулл был готов к такому вопросу.

— За всю войну ты ни разу меча в руке не держал, — ответил он. — Но, учитывая твои заслуги, я даю вот это.

И он сунул в руки Клодию сиротскую чашу, добытую у армян его братом Аппием.

— Как раз по твоим заслугам, — добавил Лукулл и захохотал.

Клодий швырнул чашу на землю, развернул лошадь и пустил ее шагом, собираясь с достоинством начать путь. Но трибуны не позволили ему этого сделать. Подскочив сзади, они принялись лупить по крупу клодиевой лошади древками пилумов, отчего несчастное животное, истерически ржанув, припустило галопом. Трибуны, не отставая, помчались следом, нещадно колотя зад и бока кобылы, периодически прикладываясь и к спине наездника.