Пасмурный полигон

— Ты наглец, Генрих! Картины висят в моем кабинете и, клянусь честью, останутся там. А я сейчас иду на прием к фюреру и не очень уверен, что эта твоя проделка пройдет тебе так просто, как все предыдущие. Я тебе это обещаю твердо. Кем бы ты был, Генрих, если б не я? На твоем месте уже давно сидел бы если не Рем, так Гейдрих наверняка. И он будет сидеть на твоем месте, Генрих…

Гиммлер ковырял зубочисткой во рту.

— Зачем шуметь, Герман? Я знаю, что ты самый достойный из всех нас, окружающих фюрера. Это признано. Но ты не любишь, когда кто-либо мешает тебе набивать карманы чужими денежками. Откуда это в тебе, Герман? Ну, я другое дело, я бедный учитель в прошлом, но вот ты из губернаторской семьи!.. Порода — и вдруг такие манеры! Я удивляюсь, Герман. Хорошо, пусть будет так, как ты сказал, но я не могу выпустить Эккерта. Мы оба игроки, Герман, и я не хочу вручать тебе в руки факел от пороховой бочки, на которой я сижу. Пусть картины остаются у тебя, и голос мой будет подан как надо, но Эккерт… О нем должны забыть все. И ты — в первую очередь.

— Что ты с ним сделаешь, Генрих?

— Не беспокойся…

— Бедный Фриц! — покачал головой Геринг. — Он так верно служил мне. Он вел все мои финансовые дела. Мне его искренне жаль. Ты его расстреляешь?

— Боже мой, Герман, зачем это? Я же не интересуюсь тем, что сделали твои люди с унтершарфюрером Гепскером, который имел несчастье назвать тебя жирной свиньей. Он исчез, и все. И я не спрашиваю тебя, куда он делся.

Геринг вновь побагровел.

— Но я не хочу, чтобы ты пытал его и выспрашивал о моих делах. Я хочу, чтоб его расстреляли немедленно.

Гиммлер пожал плечами.

— Хорошо, Герман. Может быть, ты хочешь его увидеть?

Геринг подумал.

— Да! — решительно сказал он.

Загадочно улыбаясь, Гиммлер приказал адъютанту привести арестованного Эккерта. Геринг с трудом развернул свое кресло в сторону двери.

Эккерта привели через несколько минут. Его не били, не пытали — это Геринг определил сразу. Его костюм был безукоризнен, только лицо, бледное и усталое, начало покрываться седоватой порослью.

Войдя в комнату, он молча смотрел на рейхсмаршала. Гиммлер саркастически улыбался. И тут только Геринг понял, что этого свидания ему не нужно было. Что он скажет Эккерту, человеку, с которым прожил рядом двадцать самых трудных лет жизни?

— Ты отлично выглядишь, Фриц, — наигранно бодрым голосом сказал Геринг. — Еще немного — и все кончится, старина. Мы с тобой вместе посмеемся над всей этой историей, не правда ли, рейхсфюрер?

— О да! — усмехнулся Гиммлер. — Однако мне хотелось бы внести поправку, рейхсмаршал: посмеемся мы с вами, а господин Эккерт в те времена будет уже далече… Ведь вы только что отдали мне его жизнь…

Геринг возмущенно вскочил.

— Генрих, это бесчестно!

Гиммлер взмахнул рукой.

— Боже мой, в чем дело, Генрих? Ведь это труп… Этот человек уже приговорен без апелляций. Почему ты его боишься?

Эккерт вдруг рассмеялся, негромко и чуть саркастически.

— Даже так? Что ж, надо сказать, что этого я не ожидал. Это правда, господин рейхсмаршал?

Геринг закричал:

— Уведите его! Я требую, слышишь, Генрих!..

Гиммлер не пошевелился.

— Это несправедливо, Герман. Даже тягчайшим преступникам дают слово. А ведь этот человек невиновен. Уж мы-то с тобой знаем об этом, Герман. Более того, этот человек верно служил тебе много лет, и сейчас ты отдал его жизнь мне в обмен на мой голос. Не так ли?

— Генрих! — заорал Геринг.

— Говорите, Эккерт, — разрешил рейхсфюрер.

Эккерт сделал шаг вперед. Рослые конвойные вцепились в его руки.

— Хорошо, я скажу. — Голос советника дрогнул. — Я скажу… Знайте же вы оба, кровавые псы… Недолго вам распоряжаться судьбами Германии. В мире все справедливо. Высший суд — справедливость — уже готовит над вами свой приговор. И он будет приведен в исполнение. Я знаю, что над вашими шеями уже колышатся петли, да-да, и над вашей шеей, господин рейхсмаршал. Слишком много вы пролили крови, чтобы дожить до старости без возмездия. А теперь делайте со мной что угодно… Я сказал все.

Гиммлер покачал головой.

— Яркая речь. Я думаю о том, чтобы повременить с расстрелом господина советника, Герман. Его нужно допросить. Мне кажется, он еще может сказать что-то интересное.

— Расстрел… Расстрел немедленно! — бормотал Геринг. — Сейчас же… Я должен это видеть сам. Ты обещал, Генрих!

— Хорошо. — Гиммлер прошелся по кабинету, глянул в окно. Потом подозвал одного из конвойных. Указал пальцем на двор и стену напротив окна. — Расстрелять немедленно вон там. Идите!

Он подошел к Эккерту и глянул ему в глаза.

— Вы верите в то, что говорите, советник? Или вы просто решили расстроить меня? Вы уверены, что и меня, и рейхсмаршала повесят?

Эккерт усмехнулся:

— Я слышал, что вы трус, Гиммлер. Слышал, что вы занимаетесь гаданиями и содержите целый штат прорицателей. Да, вас казнят, Гиммлер, по приговору вашего собственного народа, знайте это, убийца…

Гиммлер покачал головой.

— Что ж, это будет потом. А сейчас я посмотрю, как умрете вы. Кто же вы, Эккерт? Скажите мне об этом сейчас, перед вашей смертью. Вы враг нашего строя?

— Мне не хочется говорить с вами, Гиммлер…