— Увести! — крикнул рейхсфюрер.
Он стоял у окна. Тяжело дыша от бешенства, приковылял к окну и Геринг. Они видели, как Эккерта вели по двору, как поставили у стены. У многочисленных дверей, выходящих во двор, толпились эсэсовцы. Эккерта оставили у стены, конвоиры, расстегивая кобуры, пошли в сторону. Вот они остановились и вскинули парабеллумы. Геринг напрягся, будто ожидая чего-то. Гиммлер распахнул окно. Эккерт распрямил плечи и выкрикнул что-то. Сухо треснули выстрелы, и он медленно осел на асфальт. Один из конвоиров, наклонившись, еще два раза выстрелил ему в грудь.
Геринг спросил:
— Ты слышал, что он кричал?
Гиммлер качнул головой.
— Он крикнул: «Да здравствует Родина!» Мне все время кажется, Герман, что мы не до конца разобрались в этом человеке. Я знаю только одну категорию людей, которые ведут себя так, как он, — это коммунисты.
— Ты говоришь глупости, Генрих. Ну что ж, мы обо всем договорились. Я еду к себе. Сейчас посмотрю все бумаги этого… — Геринг кивнул во двор, где только что расстреляли Эккерта. — Так я надеюсь, что ты подашь свой голос «за», Генрих?
— Я не меняю своих решений, Герман…
Когда Геринг ушел, Гиммлер сплюнул на роскошный персидский ковер.
— Жирный боров, — пробормотал, усаживаясь в своем кресле. — Что ж… на этот раз твоя взяла. Но в следующий раз… в следующий… Я дождусь своего часа!
Пауль с папкой в руках медленно шел к кабинету Зауэра. Только что он познакомился с будущим своим шефом — начальником отдела «А» штурмбаннфюрером Росселем. Долгая и утомительная беседа закончилась успешно. Россель наложил визу на документе о допуске к работе нового сотрудника центрального аппарата гестапо Пауля Шмидта.
Он вышел во двор. Нужно пересечь небольшую полоску асфальта, чтобы войти в следующий подъезд. И вдруг Пауль увидел Эккерта, стоящего у стены, а напротив него — двух эсэсовцев, проверяющих оружие. У всех шести подъездов здания гестапо толпились эсэсовцы. Обычно расстрелы производятся в подвале, в специально оборудованном зале, а тут вдруг прямо во дворе…
Пауль стал пробираться ближе. Рука шарила по внутреннему карману брюк, где всегда лежал «вальтер». Вспомнил, что, когда приехали из гестапо, спрятал его в кадку с тряпьем в гараже. Он не думал о том, что на грубо пробирающегося вперед штурмана оглядываются эсэсовцы. Он думал о том, что нужно успеть, что нужно наброситься сзади на палачей, вырвать у них оружие и стрелять, стрелять по этим самодовольным, гнусным рожам, стрелять до тех пор, пока руки могут нажимать курок…
И вдруг взгляд Эккерта словно пригвоздил его к месту. Ведь старик мог вывернуться из беды, но тогда погиб бы он, Пауль. Старик идет на смерть для того, чтобы жил и боролся он. И Пауль остановился. Он прислонился спиной к стене прямо напротив экзекуторов. Он стиснул пальцами углы холодных кирпичей и впился взглядом в лицо Эккерта.
Старик стоял спокойно, разглядывая небо, внезапно заголубевшее частыми просветами. Руки он сложил на груди, будто в свободные минуты выбрался на природу из душного и пыльного города и сейчас любовался ранним закатом. Он не обращал внимания на столпившихся вокруг людей в зловещих черных мундирах. Он не видел их. И в тот момент, когда двое убийц перед ним закончили приведение в порядок оружия, он вдруг отыскал в толпе единственное родное лицо, единственные наполненные болью и мукой глаза и вдруг улыбнулся, словно сказал: держись, не кисни, все будет как надо. И когда мушки парабеллумов уперлись в его грудь, он вдруг крикнул громким и звонким голосом:
— Да здравствует Родина!
И треснули выстрелы…
Через дни и годы
С десятого по двенадцатое ноября 1940 года состоялся визит в Берлин наркома иностранных дел Советского Союза В. М. Молотова. Начальник Генерального штаба Сухопутных войск Германии генерал-полковник Гальдер записал в своем дневнике:
«…разговор между Молотовым и фюрером:
…Двадцать пятого декабря 1940 года «Маяк», расположенный на территории Польши, принял из Берлина радиограмму, которую тотчас же ретранслировал в Центр. В тот же день руководитель одного из отделов советской разведки долго разглядывал принесенную в папке фотографию худощавого человека в форме краскома. Потом аккуратно прикрепил ее к бумагам в папке, прочел список наград: три ордена Ленина, орден Красного Знамени — и медленно написал на уголке папки: «21 октября 1940 года геройски погиб при выполнении задания командования». Положил в папку копию расшифрованной радиограммы и медленно набрал номер телефона.