Пассажир из Франкфурта

– «Проект Бенво» остался незавершенным. Мы отказались от его реализации.

– Вы хотите сказать, у вас нет этого средства? – недоверчиво спросил полковник Монро.

– Нет. Профессор Шорхэм решил, что это против…

Она замолчала и повернула голову в сторону человека в кресле. Тот как-то странно покачал головой, взмахнул рукой и издал несколько гортанных звуков. Немного выждав, мисс Нойман продолжила:

– Он сам скажет вам, что испытывал страх. Испытывал страх, размышляя о том, что сделала наука в пору своего триумфа. О том, что она открыла и дала миру. Чудесные лекарства, не всегда оказывавшиеся чудесными. Пенициллин, спасавший жизни – и отнимавший их. Трансплантация сердца, внушившая надежду – и принесшая разочарование, вызывая слишком много смертей. Он жил в эпоху расщепления атомного ядра, приведшего к созданию смертоносного оружия. В эпоху трагедии радиоактивного заражения. В эпоху загрязнения окружающей среды в результате применения новых технологий. Он испытывал страх, представляя, какие беды способна принести наука, если ее достижения использовать бездумно.

– Но она приносит пользу! – воскликнул Монро. – Приносит пользу всем!

– Да, многие научные открытия воспринимались как чудо. Но зачастую спустя некоторое время проявлялись побочные эффекты их использования, и приносимая ими польза оборачивалась катастрофой. Поэтому профессор решил отказаться от осуществления этого проекта. Он сказал…

Она взяла лист бумаги и принялась читать написанный на нем текст, в то время как профессор одобрительно кивал.

– Я удовлетворен своими достижениями, своим открытием, но принял решение не воплощать его в жизнь. От него было необходимо отказаться, и я отказался. Доброжелательность нельзя привить искусственно. Когда-то это можно было сделать, но все мои записи, содержавшие формулы, ноу-хау и отчеты о результатах испытаний, превратились в пепел. Я уничтожил дитя своего мозга.

II

Неожиданно Роберт Шорхэм заговорил хриплым голосом, прилагая неимоверные усилия:

– Я уничтожил дитя своего мозга, и ни единая душа на свете не знает, как оно родилось. Мне помогал один человек, но его нет в живых. Он умер от туберкулеза через год после того, как мы добились успеха. Вы зря теряете время. Я ничем не могу помочь вам.

– Но ваши знания могут спасти мир!

Послышались странные булькающие звуки. Это был смех. Инвалид в кресле смеялся.

– Спасти человечество! Какие громкие слова! Это ваши молодые люди думают, будто спасают мир. Проникшись ненавистью, творя насилие, они хотят спасти мир. Но не знают как! Им придется дойти до всего самим – собственным сердцем, собственным умом. Мы не можем просто взять и снабдить их искусственным средством, с помощью которого они сделают это. Искусственная доброта? Нет. Она не будет настоящей. Она не будет ничего значить. Это против природы. Против Бога.

Последние два слова профессор произнес неожиданно отчетливо. Он окинул гостей взглядом, словно прося у них понимания и в то же время не надеясь на него.

– Я имел полное право уничтожить то, что сам создал…

– Я сильно сомневаюсь в этом, – сказал мистер Робинсон. – Ваши знания, имеющие такое значение, принадлежат не только вам. К тому же то, что вы породили, то, чему вы дали жизнь, – нельзя уничтожить.

– Считайте как хотите, но факт остается фактом, и вам придется смириться с ним.

– Нет, – твердо произнес мистер Робинсон.

– Что вы хотите сказать этим «нет»? – с негодованием спросила Лиза Нойман.

Ее глаза сверкали. Интересная женщина, подумал мистер Робинсон. Наверное, она любила своего шефа, Роберта Шорхэма, всю свою жизнь. Любила его, работала с ним, а теперь жила рядом, помогая ему бороться с недугом и проявляя преданность в самом чистом ее виде, без примеси жалости.

– Человек по ходу жизни многому учится, – сказал мистер Робинсон. – Не думаю, что моя жизнь продлится долго. Во-первых, я слишком много вешу.

С тяжелым вздохом он опустил голову и посмотрел на свой живот.

– Но кое в чем, смею вас заверить, я разбираюсь. Я прав, Шорхэм, и вам придется это признать. Вы честный человек и никогда не уничтожили бы плоды своего труда. Просто не смогли бы заставить себя сделать это. Вы все еще храните записи где-нибудь в потайном месте – вероятно, не в этом доме. Возможно – это лишь мое предположение, – в банковском сейфе. Мисс Нойман знает об этом. Ведь вы доверяете ей. Она единственный человек на свете, которому вы доверяете.

– Кто вы, черт вас возьми? – совершенно отчетливо произнес Шорхэм.