Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года

Даже в самых чудовищных пропагандистских турах – как на Цейлоне, когда ему приходилось выступать по 18–20 раз в день, первый раз в семь утра, последний – в 12 ночи, у него случаются моменты абсолютного счастья, которые действуют на него как гигантские таблетки прозака. “В ботаническом саду он увидел, как купают в речке слонов. Его восхищению не было предела. Он очень хотел сам провести купание слона, и когда ему это разрешили, то по блеску его глаз было очевидно, что в этот момент он чувствовал себя самым счастливым человеком” [40].

Что-то подобное, по-видимому, он испытал в Париже – когда его пустили за штурвал бато муш на Сене. На Кубе – во время пикника на пляже, напоминающем декорации из ролика “Баунти”; коснувшаяся его несколько раз во время купания в океане настоящая акула лишь усугубила ощущение нереальности происходящего – то была добрая акула, не чета тем, империалистическим, что в бессильной злобе разевали свои зубастые пасти по другую сторону пролива.

В бессильной? Все хорошее когда-нибудь кончается, и нельзя не заметить, как расклад сил – и, соответственно, контекст внешнеполитической деятельности Гагарина – постепенно меняется. Да, сначала он колесил по миру в атмосфере непрекращающегося триумфа, “восходящего тренда”, регулярно подтверждающегося новыми успешными запусками. Однако даже тогда, когда стадионы ревели от восторга, даже когда к нему выстраивались многотысячные очереди, “мы знали, что в многочисленных толпах было немало и таких, которые с удовольствием разорвали бы нас на куски”, – осознает Каманин.

Медленно, едва-едва заметно, внешний рынок постепенно развернулся: на каждый советский спутник Америка запускает три-четыре своих, развивает на полученные от конгресса астрономические средства программу “Джемини”, успешно продвигается в создании мощной ракеты-носителя “Сатурн”. Для Гагарина это означает, что “бычий” тренд сменился “медвежьим” – и ему приходилось не только принимать поздравления, но и объясняться и едва ли не оправдываться.

Везде ему задавали один и тот же вопрос: когда вы полетите на Луну? Сначала эти вопросы скорее льстили его самолюбию и национальной гордости, но с течением времени все более воспринимались как каверзные – надо было объяснять, почему годы идут, а никаких точных сроков не названо; а поскольку в 1963-м, например, их и не было – то есть СССР не мог выполнить раздаваемых Гагариным и Хрущевым обещаний, – то Гагарину попросту приходилось делать хорошую мину при плохой игре.

Особенно осторожно следовало держаться с американскими журналистами, которые постоянно пытались подловить его на чем-то, травили по поводу лжи относительно способа его приземления, задирали – полетел бы он в космос на американском корабле? И вообще, если что-либо в его словах можно было интерпретировать так, чтобы выставить Гагарина и СССР агрессорами и лицемерами, – они никогда не упускали этих возможностей. С ними Гагарин избегал общаться – или, по крайней мере, старался не подпускать их к себе на критическое расстояние; на пресс-конференциях он не шутит с ними и реагирует на их уколы с максимальной корректностью и сдержанностью.

Но иногда – ведь совсем отказаться от общения с журналистами невозможно, это была его работа – попадает в засады.

О том, как трудно иногда приходилось за границей Гагарину и как выглядят его дипломатические неудачи, – можно понять по выложенной на сайте ООН записи пресс-конференции [52] Юрия Гагарина (и по большей части помалкивавшей Валентины Терешковой), где Гагарин, попавший в тотально враждебную, совершенно не подвластную его чарам среду, выглядит крайне ненаходчивым полемистом, с узким спектром речевых возможностей.

В Нью-Йорк, на заседание Генассамблеи ООН, они с Терешковой заехали в середине октября 1963 года, буквально на день, по дороге из Мексики в ГДР.

“– Подполковник Гагарин, почему СССР не желает сотрудничать с США в осуществлении совместного проекта по лунной программе?

– А какие у вас есть данные по этому вопросу?

– Вы сказали в Мехико, сэр, вас цитировали, что СССР не готов сотрудничать с США по осуществлению этого проекта.

<Терешкова смеется.>

Гагарин: Такого моего заявления не было.

– Значит, СССР готов сотрудничать с Соединенными Штатами в осуществлении высадки на Луну? (Смех в зале.)

– Этот вопрос был выдвинут президентом Соединенных Штатов Америки. Но он выдвинут так, в общих вопросах. И нужно, конечно, тут уточнение по этим вопросам. Но вот я так тоже слышал, так примерно так же, как вы, в Мексике, что конгресс США запретил эти совместные исследования. (Хохот, очень сильный смех в зале, иронические аплодисменты.)

– Правда ли, что были сообщения о том, что подполковник Гагарин будет командиром корабля, который отправится на Луну, – это так?

– А это какое агентство сообщало? <Заметим, что Гагарин предпочитает произносить слово “агентство” с ударением на первом слоге.>

– Это сообщение содержалось <в информации> из Кубы.