Пассажирка

– С нами все должно быть в порядке, – понизив голос, проговорил Николас. – Хитрость в том, чтобы ни с кем не встретиться взглядом.

Его словно бы поймали на крючок: вот он стоял подле нее, напряженный, словно мраморная статуя, а вот – побежал, будто пуля, перепрыгивая через ближайшую клумбу, взъерошив яркие цветочные головки. Женщины визжали, когда он пробегал мимо, мужчины кричали вослед – Николас не утруждал себя запруженной дорожкой вокруг фонтана, а срезал напрямую, прошлепав по неглубокому бассейну и выпрыгнув на другой стороне. Двое мальчуганов попытались последовать за ним, прежде чем были отловлены нянями.

На мгновение Этта остановилась, все еще протягивая за ним руку. Проходящий мимо старик с добрым лицом прижал что-то холодное к ее ладони – несколько монет.

– Подождите… нет! – начала она, пытаясь их вернуть. – Я не… неважно.

Сунув монеты в карман, она побежала за Николасом, пытаясь стряхнуть обиду от того, что ее приняли за нищенку. Все когда-то случается в первый раз, чего уж там.

Следовать за его темным силуэтом даже в толпе оказалось довольно легко: мимо статуй французских королев к тропинке, по ней – к ближайшей дороге. Наконец, он остановился, но его плечи закрывали, за чем он, собственно, побежал, пока Этта не встала прямо рядом с ним, в центре собиравшейся толпы зеваки.

Женщина – старая, если принять в расчет морщины, но элегантно высокая. Темная кожа глубокого земляного оттенка, волосы спрятаны под простенькой шляпкой. По сравнению с дамами она была одета просто, словно ее наряд был формой.

Опрокинутая корзинка упала к ее ногам. Этта засуетилась, пытаясь собрать жестянки, выкатившиеся из нее на тропинку. Когда она обернулась, рука Николаса все еще лежала у нее на плече, пока он объяснял на хрипловатом французском:

– Je suis vraiment désolé. Je croyais… ma mère…[5]

При этих словах выражение ужаса стерлось с лица старухи.

– De rien. – Она улыбнулась ему, поглаживая его руку. – Tu es un cher garçon[6].

Подняв корзинку, Этта молча передала ее женщине. Николас выглядел потрясенным, его грудь словно бы ввалилась.

– Au revoir[7], – проговорила женщина, слегка махнув.

– Ор… ур, au revoir, – удалось выговорить Этте, когда женщина заспешила прочь.

Николас смотрел торговке вслед, покачиваясь на ногах. Вода стекала с его штанов и ботинок.

– Было бы лучше оставаться незамеченными, да? – съязвила Этта.

Николас не ответил – просто стоял, словно врос в землю.

Лучше продолжать двигаться, чем рисковать оказаться увиденными стражами или полицией. Этта подцепила его под руку и повела по тропинке, лавируя среди деревьев и пикников, пока не нашла знакомое место: фонтан Медичи и длинный пруд, раскинувшийся перед ним.

Девушка отвела Николаса на ближайшую скамейку:

– Ты в порядке?

Он покачал головой, сглатывая.

Поглядев на сумку у него под боком, Этта стала рыться в ней, ища ему какой-нибудь еды – Николас явно был в шоке. Ничего не вытащив, она проговорила:

– Сейчас вернусь.

На монетки, данные ей стариком, Этта, старательно жестикулируя, сумела купить у торговца булку и маленький стакан лимонада. Сочувствующий кавалер из кожи вон лез, чтобы ускорить дело, подключившись с переводом и дав ей денег, которых не хватало.

К тому времени, как она вернулась к Николасу у фонтана, он уже пришел в себя, поднялся на ноги и прохаживался, разыскивая ее. Облегчение, отразившееся на лице юноши, заставило Этту ринуться к нему, осторожничая, чтобы не расплескать слишком много лимонада.

Выхватив еду и питье из рук девушки, он отставил их в сторону и обнял ее. Она ответила тем же, встав на цыпочки, обвила руками его плечи и сделала то, что хотела сделать с той самой секунды, как оставила его на скамейке: держала, пока он, наконец, не перестал дрожать.

Свидетели ее не волновали. Качнувшись на пятках, выпуская его, она указала на хлеб:

– Я выложила кругленькую сумму! Лучше бы тебе все это съесть.

– До последней крошки, – пообещал он, хотя и оторвал ломоть ей. Николас снова сел, робко осматриваясь вокруг. – Должен признаться, я удивлен, что нас не приняли за бродяг и еще не вышвырнули из парка.

Этта решила не рассказывать ему, откуда взялись деньги на хлеб с лимонадом, и принялась наблюдать, как он морщится, сделав первый глоток лимонада.

– Боже мой, – закашлялся Николас, стуча себя в грудь. – И когда прекратится это жжение?

– Неужели за все свои путешествия ты никогда не попробовал лимонада? Только пиво и вино?

– Все лучше, чем гнилая вода. – Он разорвал свой ломоть пополам, поднеся кусок к носу, чтобы понюхать. Явное удовольствие на его лице окрасило и ее щеки счастливым румянцем.

– Что случилось? – тихо спросила она.

Он вздохнул, уставившись в воду:

– Я думал, эта женщина… Мельком увидел ее, спешащую через парк, и на мгновение поверил, что она – моя мать.

Этта почувствовала, как мир вокруг них болезненно сжимается, сдавливая ее плечи, даже дышать стало больно.