Теперь Николас тоже его видел. Фонарь отбрасывал слабый свет во мрак, цепляющийся за скалистый берег, и чем ближе они подплывали, тем отчетливее вырисовывались очертания за ним. Николас вытащил весла, позволив волне доделать за него работу, пока дно ялика не чиркнуло по песку. С плеском выпрыгнув в холодную воду, моряк втащил лодку на берег.
Прежде чем он успел подойти и поддержать ее, предупредить о странном обманчивом чувстве, охватывающем ноги, когда они после моря оказываются на твердой земле, София выпрыгнула сама, тут же растянувшись на влажном рыхлом песке. Манеры, завет святой Анны Холл, заставили Николаса наклониться и предложить ей руку. Сконфуженное лицо Софии, румянец смущения сделали ее похожей на молодую женщину, каковой она и была, а не на осу, которой хотела казаться. На мгновение он даже понял, что в ней когда-то привлекло Джулиана.
Но потом увидел, как она вспомнила, кто он.
Что он сделал.
Ее лицо стало твердым, как кремень, а пальцы зарылись в песок, словно девушка хотела бросить горсть ему в глаза. Встала она исключительно своими силами.
Этта положила руку ему на плечо, чтобы сохранить равновесие, выходя из чрева лодки. Вместе они наблюдали, как София, пошатываясь, брела к повозке с кучером.
Ему следовало бы рассказать ей, что в этом столетии существовали свои правила прикосновений и приличий.
Однако… пожалуй, не сейчас.
– Хотите верьте, хотите нет, но на самом деле ее настроение улучшилось, – прошептала Этта. – Утром, когда я пришла ее разбудить, на меня сбросили половину сундука.
– Ах, Айронвудов шарм, – сказал Николас. – Полагаю, потом она заставила вас все это поднять?
– На самом деле я плеснула на нее водой из таза, чтобы остудить. – Этта помрачнела, когда повозка затряслась под весом залезающей в нее Софии. – Надо было схватить ночной горшок.
Он резко усмехнулся, словно удивляясь.
– Спасибо, что поделились этой мерой пресечения, – проговорил он, все еще подавляя усмешку. – Хотел бы я сказать, что вас ожидает более радушный прием, когда вы встретитесь с Сайрусом Айронвудом. Но будьте осторожны… если он почует в вас страх, то с особым восторгом разорвет на куски.
Этта распрямила плечи, устремляясь вверх по склону впереди него.
– Ну, вам-то нечего бояться, – с улыбкой сказала она ему. – С вами же буду я.
Николас закрыл глаза и последний раз вдохнул оцелованный морем воздух.
Если бы этого было достаточно.
Нью-Йорк
8
Дым поднялся, приветствуя их, за несколько миль до того, как они добрались до Бруклинского парома.
– Что это? – спросила Этта Николаса. – Какая-то битва?
Он казался таким же озадаченным, как и она, проследив за ее взглядом в окно, где в темнеющее небо струились черные завитки.
– Твоя очередь, – сказала Этта Софии. – Было бы здорово, если бы ты уточнила, что там за ужас творится.
София изучала ногти.
– Не расскажешь – поставишь под угрозу всех нас, – напомнил ей Николас. – Я не смогу защитить вас, если не буду знать, что впереди.
Девушка с раздраженной миной опустила руки обратно на колени.
– Хорошо. Это пожар. Горит с самого утра. Великий Нью-Йоркский пожар. И ты бы это знал, если бы уделил хоть немного времени своему образованию.
– Если бы меня
Среди оглушительных вспышек, искрящихся между ними, Этта моргнула, пытаясь вспомнить, что сама об этом знает.
– Что загорелось? – спросила она. – Чтобы поднялось
– Вся западная часть города, – ответила София после очередной затянувшейся паузы. – Насколько я помню, пожар вспыхнул этим утром: двадцать первого сентября. К этому времени, вероятно, город выгорел на четверть.
Не в первый раз Этта подумала, как странно, должно быть, Айронвудам жить за пределами нормального течения времени, знать все, что было до них, и почти все, что будет происходить до определенного дня после. Наверное, так гораздо легче вкладывать деньги, покупать дома и подбирать сражения к выгоде всей семьи.
– Из-за чего все началось?
– Смотря кого спросить: англичане думают, один из шпионов Вашингтона. Якобы некий ублюдок устроил поджог, когда армии пришлось покинуть город.
В то время, когда, казалось, все делали из дерева, могло бы хватить одной искры. Этта потерла лоб, глядя на Николаса. Он развязал шейный платок, оставив его висеть на плечах, рубашка разошлась спереди, открывая полоску теплой кожи. Одежда юноши была поношенной и помятой от многодневной работы и путешествий, но его это, казалось, не беспокоило, даже когда София захлопотала над своим платьем, выбивая дорожную пыль из подола. Она вспрыснулась какими-то духами, но Этта сосредоточилась на запахе, исходящем от него, – прохладный бриз, солнечный свет и ром.