(Заметим: восхищаясь подругой, он, оказывается, ясно видел не только ее достоинства, но и слабости.) Он рассказывает сестре о действии, произведенном двумя этими событиями:
«Весь мой „историзм“, тяга к актуальности и все вообще диспозиции разлетелись вдребезги от сообщенья Rilke и Марининой поэмы. Это как если бы рубашка лопнула от подъема сердца. Я сейчас совсем как шальной, кругом щепки, и родное мне существует на свете, и какое!»
(ПРС, 288)В конце он вновь осторожно интересуется письмом Рильке.
Между тем выписок все не было, терпение Бориса Леонидовича иссякало, и за следующие 6 дней он шлет родным 4 послания с мольбами прислать обещанное. Долгожданное письмо было получено лишь 4 апреля. Выяснилось, что Рильке и не думал «восторгаться» творчеством Пастернака, однако написанное им было гораздо весомее гипотетических восторгов.
«…С разных сторон меня коснулась ранняя слава Вашего сына Бориса, –
сообщал он Леониду Осиповичу. – Последнее, что я пробовал читать, находясь в Париже, были его очень хорошие стихи (в маленькой антологии, изданной Ильей Эренбургом, – к сожалению, я потом подарил ее русской танцовщице Миле Сируль; говорю „к сожалению“, потому что впоследствии мне не раз хотелось перечитать их). А теперь я взволнован известием о том, что не только один Борис, уже признанный поэт нового поколения, продолжает интересоваться мной и моими работами, но и что все Ваши сохранили сердечное и участливое внимание к моей жизни…» (П26, 47—48).Было чем гордиться, тем более что Рильке читал стихи Пастернака в подлиннике, по-русски! Оправдались и предположения относительно Валери. Райнер Мария писал совершенно ясно: «Как раз в зимнем номере толстого и очень хорошего парижского журнала „Коммерс“ который издает великий поэт Поль Валери, помещены очень выразительные стихи Бориса Пастернака, переведенные на французский Еленой Извольской»
(П26, 49).Отдельно нужно сказать об упомянутой Рильке антологии «Портреты русских поэтов». В ней, изданной в Берлине в 1922 году, едва ли не впервые имена Пастернака и Цветаевой оказались под одной обложкой. Туда вошли пять стихотворений Пастернака («Не как люди, не еженедельно…», «Памяти Демона», «Сложа весла», «Образец», «Из суеверья»), и столько же стихотворений Цветаевой («Настанет день – печальный, говорят…», «Идешь, на меня похожий…», «Ох, грибок ты мой грибочек, белый груздь!..», «Уже богов – не те уже щедроты…», «Пустоты отроческих глаз! Провалы…»)[20]
. Но, читая Пастернака, Рильке, похоже, не обратил внимания на Цветаеву.Ответное письмо Бориса Леонидовича Рильке датировано 12 апреля. Основа его – неудержимое славословие великому современнику:
«Я вне себя от радости, что стал Вам известен как поэт, –
признается Пастернак, – мне так же трудно представить себе это, как если бы речь шла о Пушкине или Эсхиле» (П26, 62).Он благодарит Рильке «за внезапное и сосредоточенное, благодетельное вмешательство»
(П26, 63) в свою судьбу. Не решаясь подробно рассуждать на эту тему, Пастернак отмечает только один ее признак – «волю случая», позволившую ему вновь стать поэтом «после того, как восемь лет не знал этого обессиливающего счастья» (П26, 63).