Вероятность появления пастиша особенно велика, когда по той или иной причине (или по ряду причин) мыслительные и аффективные рамки, имеющиеся в данной культуре, сильнее бросаются в глаза (см. последний раздел главы 4), зачастую в ситуации географического, временного, идеологического, гендерного или культурного смещения (вестерны в Италии, женщины в вестернах, балет в России, блюзы в симфониях, мелодрамы 1950‑х в 2002 г.). Пастиш также кажется особенно конгениальным социальным группам или отдельным людям внутри них, которые чувствуют себя маргинализированными, но не до конца исключенными из более широких слоев общества (см. «Женщину-арбуз», «Безумства», еврейскую «черную» музыку, афроамериканский симфонизм, «Вдали от рая»). Однако эти обстоятельства и принадлежность к этим группам также могут делать людей более чуткими к участи человека в целом: к тому факту, что мы думаем и чувствуем про себя и при этом только в тех мыслительных и аффективных рамках, которые нам доступны, в рамках, которые, с одной стороны, задают границы того, что можно помыслить и почувствовать, а с другой — дают возможность хоть сколько-нибудь мыслить и чувствовать, не ограничиваясь одними только беспорядочными эмоциями.
Тем не менее может показаться рискованным говорить об этом в эпоху оригинальности, в которой мы все еще живем. Последние пару столетий современные культурные ценности выдвигали на первый план возможность мыслить и чувствовать независимо, исходя из внутренних императивов личности. Более того, если вы занимаете властную и привилегированную позицию в обществе, вас может посетить мысль (а в некоторых особенно психотических случаях она прочно закреплена), что вы — единственный источник своих чувств и мыслей, центр и производитель дискурса. Однако на самом деле мало кто испытывает такие мысли и чувства на постоянной основе. Если вы вложились в подобные переживания, в то, чтобы занять позицию источника знания и авторитета, признание того, что вы находитесь в области уже сказанного, может вызвать тревогу, но для других (в конкретных обстоятельствах, в конкретной группе) это обычное дело, им к этому не привыкать. Пастиш выражает чувство постоянного, унылого, но необременительного пребывания в пределах и потенциальностях культурной сконструированности мысли и чувств.
Пастиш высказывает это положение не через интеллектуальную рефлексию, он передает его аффективно. Он имитирует формальные средства, которые сами по себе являются способами вызывать, формировать и провоцировать чувства, и по ходу дела способен мобилизовать чувства, даже когда сигнализирует о том, что мобилизует их. Тем самым в свои лучшие моменты он может дать нам возможность почувствовать нашу связь с аффективными рамками, структурами чувства, прошлыми и настоящими, которые мы наследуем сами и передаем другим. Другими словами, он дает нам возможность аффективно познать себя как исторических существ.
Приложение 1
Марсель Пруст: «Дело Лемуана» Гюстава Флобера