Пастораль с лебедем

Сельчане чесали в затылках: что ему так опостылело? Молодой, крепкий, как дубок, дом полная чаша, зла ему никто не желал… А Кручяну взял да напоследок разругался-расплевался со всем миром, как одинокий забулдыга посреди дороги:

— Чего они трясутся, эти всезнайки? Смерти боятся, вот чего! Зато мне на нее — тьфу! — и растереть. Не верите, так вас переэтак? Хотите докажу? Получайте…

И упал замертво. Нашли его средь бела дня на тропинке, которая вела через овраг из центра села к нижней окраине, где его дом стоял последним.

Никанор Бостан, сосед покойного, рассказывал потом в поле, как натолкнулся на Георге, и люди соглашались: мудреное дело, с наскока не разберешься.

— Прямо не верится… Третий день, а не верится, что умер Георге. Будто час назад видел, как он идет, живехонек… — Никанор сокрушенно вздыхал. — Постойте, когда это было? Тьфу ты, как время бежит… Своими глазами видел, как он шел по тропинке! Спускался по склону в овраг, из буфета, похоже, путь держал. Притом, вижу, курит! Чадит вовсю папироской, а я еще удивился, с каких пор Георге табачком балуется? И самому захотелось затянуться. Решил, подожду, покуда подойдет — попрошу цигарку или хоть дымка разок потянуть. Копал ямы для виноградных тычек, хочу весной посадить с полсотни кустов «Лидии», и вот я себе копаю, копаю… Где, думаю, Кручяну застрял, — в другую сторону подался? Э, видать, не дождешься, схожу-ка сам в буфет. А дальше… что вам сказать? Спустился в овраг, гляжу, люди добрые, он сидит, прислонился к бузине, а сам не дышит. И холодеть начал…

Ай-яй-яй, полюбуйтесь на Бостана — такого страху на себя нагнал, будто не ямы копал под виноград, а загонял гвозди в крышку собственного гроба. Люди и рады лишний раз байки послушать, хотя за три для успели меж собой обмусолить все эти подробности. На дворе осень, урожай поспел — где кукурузу собирают, где виноград, чуть поодаль чистят свеклу после комбайна. А коли руки у человека заняты, не молчать же, когда язычок так и чешется. И кто-то из бригады давай подзуживать Бостана:

— Вы у нас главный свидетель, баде Никанор. Ну, давайте по порядку: значит, пока вы добрели́, он уже того… откинулся? Или просто в обморок упал? Ну дела… Покойник уселся под бузиной, кошмар! Может, прикорнул с устатку? Всю жизнь здоровяком был, бравый молодец, не козявка какая-то. А вы там не слыхали, что новенького у Кручяну, хоронить разрешили, нет?

И Никанор начинал вспоминать день позавчерашний, когда он говорил с женой Кручяну… Ах да, аккурат в среду проходила мимо калитки Ирина и он, Никанор, стал выспрашивать, каких сортов виноград у них в глубине растет. Тут он запинался и оторопело восклицал:

— А виноград у него уродил, бре! Лоза черная от гроздьев, сколько живу, такого не видал, не к добру это… — И продолжал: — Хотел пройтись по его участку, пометить лучшие кусты. — Как бы между прочим сообщал: — Думаете, краской буду метить? Дурак я краску переводить — в доме полно дырявых чулок. Где крупные гроздья, привяжу капроновый бантик. Знаете, не гниет этот чертов капрон, никакая холера его не берет! — Потом нерешительно заключал: — Весной черенков нарежу…

А в ушах раздавался голос Ирины: «Это «Лидия», Никанор, «Лидия». Да вы сами поговорите с Георгием, прошу, он дома…» Смотрела она на Бостана загнанной косулей, с укоризной: «Заглянули бы когда попросту, по-соседски… так тяжело, кум, бобылкой живу при живом муже, никто к нам не заходит, будто холерные…»

Никанор тогда не зашел к соседу, решил сначала ям накопать. Вспомнил о разговоре с Ириной, когда покурить захотелось, и он поджидал Георге, чтобы расспросить подробнее. А как наткнулся на мертвого Кручяну под кустом бузины в овраге, отшибло всякую охоту и цигарку стрелять, и лопатой махать. Остался торчать воткнутый в землю заступ в двенадцатой, только начатой яме: на миг померещилось Бостану, что для себя самого роет могилу.

— До ямок ли теперь? — вздохнув, он тихо добавлял: — Увидел, как он скорчился, бре, и думаю: все там будем… ох!

Слушая, люди переходили к другим кучам свеклы, к новым виноградным рядкам, молча брались за работу, а в голове одна мысль сверлила: «Ну и жизнь-житуха, не то что задуматься — помирать некогда!»

Какой-нибудь нахаленок из вчерашних школьников, толкуя шиворот-навыворот Никаноровы вздохи, доставал из сумки бутыль с молодым вином и восклицал:

— Все ясно, одного не понял: живой он был или преставился? Короче, баде Никанор… это не вы его там, в овраге, капроновым-то чулком, на почве ревности?

Чокался с приятелем, таким же шалопутом, а тот подхватывал:

— Да здравствуют ваши ямки, дядюшка Никанор, пусть живут долго и не кашляют!

Перемигиваясь с другими, протягивал бутылку Бостану, а народ стоял, не зная, посмеяться над шуточкой или перекреститься. Никанор натягивал на лоб шапку и говорил, будто не над ним подтрунивали:

— Э, да что там… Пока спустился, пока глаза протер… он уже мертвехонький.