Пастораль с лебедем

Прежняя Скридонова кличка, «Авизуха», осталась гулять в его родном селе. А в здешних краях, в лесном захолустье, исстари повелось, чтобы всякую живую душу отметить по-особому. Родится человек — имя получает, от родителей фамилия перейдет, с тем и живет-поживает. Да только в один прекрасный день проснется он «Морковкой», или «Колобком», или, того лучше, «Хрипуном». Откуда, как, почему? Приятели постарались. В самом деле, крикни «Николай!» — отзовется полсела, Василия окликнешь — толпа набежит, а с Петрами вовсе сущая беда. Пусть в метрике записано твое имя, расскажет ли оно, что ты за человек? Как умеешь на хоре пройтись, уступишь ли в трынте, на совесть работаешь в поле или шаляй-валяй? Может, ругаешься лихо или по части выпивки любого за пояс заткнешь? Поди знай, если просто Сергеем нарекли. Зато «Морковкой» окрестит тебя село за круглощекую, румяную физиономию, а «Хрипун», ясное дело, кашляет с одышкой, так что молодые петухи в ответ, из сочувствия, вторят наперебой хриплым фальцетом…

Как-то весной у соседа Лимбрику (у Глиста, одним словом) случилась беда: щеку раздуло до невозможности.

Представьте, весенний день, солнышко пригревает, народ высыпал во дворы: убирают, копают, поправляют заборы, палят прошлогодние листья — мало ли весной работы? А воздух прозрачный, чистый, чуть с дымком, звенит, что твоя стекляшка!

Видит Патику, мается Филимон в своем дворе, бродит взад-вперед, места себе не находит. Сам он как раз обрезал акацию для виноградных тычек. Смотрит, перекосило соседа — мать родная не узнает, еле ноги волочит, обмотался платком по-старушечьи, дрожит как осиновый лист и мычит.

— Что с вами, отец? — кричит Скридон бодренько, как подобает молодому хозяину.

Тот лишь рукой махнул, бессильно так: чего спрашиваешь, не видишь, что ли — зуб!

— Подойдите-ка сюда, — решительно позвал тенорком молодожен. Тот послушно прошаркал к забору. — Откройте…

Филимон молча разинул щербатую пасть.

— Ага, понятно! — уверенно объявил Скридон. — Сейчас мы его живо вылечим… — и загнал топор в кол забора. — Не уходите, я мигом, — бросил на ходу и засеменил к дому.

Лимбрику-Глист топчется у забора, гримасничает — куда запропастился мой лекарь? А того нет и нет. Наконец, появляется с толстой шелковой ниткой, обмотал ее вокруг руки, послюнявил зачем-то.

— Теперь давайте рот пошире! — командует он, как заправский зубодер. — Который болит? Пальцем ткните, пальцем. Этот?.. Ах гнилушка, клеща тебе в бок! Сейчас мы с тобой поговорим, поганец… — Он деловито разматывает нитку, натягивает ее, как струну.

Бедный Филимон всю ночь промучился, не спал, раскрыл было рот спросить, как Спиридон хочет с поганцем разговаривать, да сил не осталось, закатил глаза к небу: будь что будет, Скридонаш, на тебя вся надёжа, а мне не до шуток…

Стоят у забора, каждый в своем огороде. Один, тощая жердина, испуганно мигает: что ты затеял, сынок? А сынок-коротышка, отцу посаженому по пояс, возится с шелковой ниткой — натянет, подергает и снова ее облизывает по-щенячьи своим красным языком, будто в слюне вся сила. И опять как дернет — ветер от нее пошел!

Побросали дела два соседа, за ними следом подбежала жена Глиста — рыхлила в огороде грядку под укроп. Глядь, уже и Тасия выскочила из летней кухни.

— Что ты там колдуешь, Скридонаш? — спрашивает.

— Не видишь, родственник погибает! Покажите, баде… чтоб ему треснуть, этому зубу. Ну, сейчас мы ему!..

Лимбрику согнулся, мыча, в три погибели, сунул в рот шершавый палец: гляди, этот. Скридон зашептал над ниткой, что-то выкрикнул и поплевал трижды крест-накрест.

— Ничего-ничего, сразу как рукой снимет, полегчает.

Соседи переглянулись: никак ворожит? Подбадривают Глиста — держись, родич тебя вмиг излечит. Скридон накинул на зуб шелковую нитку, другой конец обмотал вокруг толстенного кола в заборе, того самого кола, в который впился лезвием новенький топор.

Страдалец Глист только глазами ворочает: «Уж не знахарь ли он, мой сынок?», и кадык его бегает вверх-вниз, словно молит пожалеть. Тасия с женой Филимона разом перекрестились, соседи уважительно покачали головами — ну, чертяка Скридонаш, мастер на все руки!

Скридон тем временем завязал нитку тройным морским узлом (и где успел выучиться, бывший пехотинец?), трижды поплевал на него и говорит:

— Ну, батька, теперь не дергайся. И не смотри, закрой глаза покрепче. Зажмурься… Я в темноте лечу, а до ночи долго ждать.

Самый безучастный ко всему — топор… Торчит себе, поблескивая новеньким отточенным лезвием. Но вот и до него черед дошел, Патику выдернул его из кола, взгромоздился на плетень, оседлал верхом и командует:

— Закрой глаза, закрой, говорю! Или платком завязать, как бабе? Да не дергайся, герой! Ты что, лошадь на кузне?