Пастораль с лебедем

— Скридон! — обратилась она к подсудимому, укоряя, словно теща: — Не стыдно, Скридон? Попросил бы прощения… Да другой на твоем месте в ногах бы у жены валялся, руки целовал и перед товарищами судьями повинился, ведь люди добра желают, все ради твоей пользы. Чем гордишься? Не заноситься бы тебе, голубь, а снисхождения просить, Скридон, к тому и с государством по хлебу не расчелся, долги на твоей шее, по причине, что документы попортил… А ты как себя понимаешь? Ты — уперся… Я так скажу: человек, у кого перед обществом совесть нечиста, он и в семье буянит. Взял жену побил, да еще пряжкой, железной! Она же плакала, Тасиюшка твоя, а ты не пожалел, Скридон, потому что об дурном думал, как сам, видать, человек ты испорченный. Товарищ агент исправно службу блюдет, а ты — раз-два — ремнем хлестать, как жандарм старорежимный. И суду тут перечишь, выставляешься!

Патику словно поджидал, чтобы какая-нибудь юбка начала его «прорабатывать». Слушал, поводя вверх-вниз головой, как лошадь в знойный летний полдень: «Ой, твоя правда, Игденюшка… Ой, дошел Скридонаш до ручки, сидит перед толпой всякого сброда, а вместо приличной скамьи подсудимых — обшарпанная детская парта».

— Умница ты наша, Ивгения! — произнес он вдруг насмешливо. — Какому богу за тебя молиться? Пропадем без твоих проповедей, непутевые… Разнесчастное село, вот что я скажу! — оскалился Патику, зыркнув в зал. — Запрягла вас депутатша и погоняет, а вы и уши поразвесили. А муж твой — тюфяк, понятно? — опять уставился он на Евгению своими маленькими глазками. — Да тебя пришибить мало, так и знай, как вредителя! Дом забросила, дети голодные, запаршивели, смотреть страх берет. Зато всех учишь, и притом задарма, женсовет недоделанный! — и отвернулся, махнул рукой, как когда-то отмахивался от пацанов, оравших вслед: «Коротышка-пуп с усами, ухватил глиста клещами!» — Кончайте, что ли? Судить приехали, так судите…

Решительно поднялся прокурор, возмущенный дерзкой выходкой Кирпидина:

— Настоятельно требую занести сказанное в протокол. Подсудимый ведет себя безобразно, оскорбляет свидетелей, в частности, представительницу общественности тов. Петреску, которая, как нам известно, образцово выполняет свои обязанности по воспитанию населения… Но подсудимый Патику… Одним словом, совершенно очевидце, что он отказывается следовать принятым нормам поведения, хотя обвиняется в подделке документов по «Заготзерну» и в жестокой мести супруге, его разоблачившей. Прошу отметить также вызывающие реплики не только по адресу его сограждан, но и задевающие честь членов суда. Считаю действия подсудимого Патику провокационными!

Тогда судья попросил председателя сельсовета дать устную характеристику: что он за человек, этот Спиридон Николаевич Патику? Что говорят о нем люди, ладит ли с односельчанами? Не было ли замечено прежде уклонение от выполнения общественного долга?

Председатель, мужик мягкий и незлобивый, к тому же ровесник Скридона, помялся и нерешительно проговорил:

— Ну, что сказать… — начал он, переступая с ноги на ногу: председатель прихрамывал, левую на фронте покалечило. — Человек как человек… Имею в виду Патику Скридона… Когда послушный, когда не очень… Ну, как все наши.

В те неспокойные послевоенные годы, когда к советской власти только начали привыкать, лишнее словечко могло дорого стоить. Председатель смешался: хочешь — не хочешь, что-то сказать надо, а то сам Скридон как бешеный, закусил удила и мчится во всю прыть, не разбирая пути.

— Ну, знаете, времена какие, после войны то засуха, то голод… Ну, по правде говоря, ни с кем не подрался, не судился, в воровских делах не замечен, со спекулянтами не знается. Работящий мужик, чего там. А что в кружок не ходил, ликвидировать неграмотность… Так и другие не все посещали. Ну, и с поставками этими, не знаю — говорят, в квитанциях напутано, выходит, не все сдал?.. Посылал я Скридона по делам — не отказывается, задания выполняет. Депутатше нашей, многодетной Евгении, весной огород вспахал. Что добавить? Патику родом из другого села, как уж там я его знаю? Значится в середняках по спискам, но происхождение из батраков… Своим горбом выбился… Мде, человек как человек…

Поневоле мямлил председатель. Будь он в другом месте, в зашторенном кабинете с двумя-тремя ответственными лицами, а не на виду у целого села, нашел бы что прибавить. Но здесь, на открытом суде, не случайно переминался с больной ноги на здоровую. До того, как встал председатель, в зале по любому поводу до колик хохотали, будто сельчан родимчик хватил. А тут разом приумолкли, навострили уши.