Пастушок

– Не надо меня лечить, – огрызнулась Ирка, – лечи Серёжку, если ты так поумнела!

– Ирка! Серёжка умрёт счастливым. Он прожил жизнь, которой доволен, и у него – до фига друзей. А ты всё ли сделала для того, чтоб сдохнуть без сожаления?

– Я сказала, Женька, не надо меня лечить! Ты чего, тупая?

Чайник уже вскипел. Женька сполоснула две кружки и приготовила кофе. Открыв затем холодильник, она увидела молоко, яйца и чеснок. Срок годности молока пока не истёк. Старшая сестра от кофе не отказалась, но не взяла ни сахар, ни молоко. Она пила очень крепкий и горький кофе. После всего лишь пары глотков лицо у неё стало проясняться. На нём возник небольшой румянец. Женька, следя за ней, поняла, что транквилизаторы доставляли Ирке больше мучений, чем удовольствия, и она сама бы с них соскочила. Только вопрос, на что?

– Я хочу забрать золотую пуговицу у бабки, – сказала Женька, – давай пойдём за ней вместе.

– Я не пойду, – ответила Ирка и почесала башку со спутанными и грязными волосами, – у меня очень туманная голова и слабость в коленках. Я лягу спать.

– Сперва напиши мне ноты.

– Какие ноты?

– Те самые, что звучат по ночам за стенкой. Я правильно поняла, что они всё время одни и те же звучат?

– Как ты задолбала! Дай мне бумагу и карандаш. Здесь их не ищи.

Женька побежала к Маринке. Вернувшись через минуту, она смахнула со стола крошки, после чего положила перед сестрой листок из блокнота и карандаш. Ирка, корча рожу очень брезгливую, буквами написала следующие ноты: ми, ре, соль, до, ми, ре, до, ля, соль.

– И ни одного диеза, ни одного бемоля? – спросила Женька, забрав у сестры листок.

– Евгения, хватит умничать! Написала я всё, как есть.

– Это удивительно!

Скребя ногтем горбинку своего носа, Евгения Николаевна прошла в комнату. Там она убрала листок в карман пиджака, оделась и выбежала на улицу. Было уже четыре часа. Выглянуло солнце. Во дворе дети играли с Громом, который вышел гулять, и с рыжим котёнком. Выяснив у детей, в какой стороне четвёртый подъезд, Женька устремилась в ту сторону. Две живые игрушки вдруг поскакали следом за ней.

Женьке посчастливилось успеть вовремя. У подъезда стояла толпа жильцов. Они наблюдали, как санитары несут к специальной машине чей-то небольшой труп. Труп был запакован в чёрный пакет. Женька не особенно впечатлилась зрелищем – слава богу, досыта навидалась она трупешников и в пакетах, и без пакетов, и даже мелко разрезанных на кусочки. Практика ведь была не только в больницах, но и в ещё менее весёлых местах! И котёнок с Громом не впечатлились.

– Анна Лаврентьевна здесь живёт? – строго обратилась Женька к пожилой женщине, прижимавшей к губам платок. Дама поглядела на Женьку странно.

– Да вот, уже не живёт.

– Ах, мать твою за ногу! – не сдержала Женька досаду, – давно она переехала?

– Да вот, как раз сейчас и переезжает.

Тут голова у Женьки включилась. Старуху уже грузили. А нужно было всё выяснить! Женька бросилась к санитарам и стала требовать, чтобы ей показали тело. Но санитары грубо её послали, не испугавшись Грома, который на них рычал. Закрыв за мертвецом дверцы, сели они в кабину. Машина тронулась.

Тогда Женька помчалась опять к жильцам, которые расходились, и стала громко кричать, топая ногами, чтоб ей объяснили всё. Но жильцы помалкивали, глядели на Женьку косо. И вдруг какой-то мужик, в котором благодаря тельняшке и прочим разным нюансам нетрудно было узнать десантника, повернулся к ней своим неприятным, злым и асимметричным лицом.

– Тебе-то какое дело до этой бабки? Ты кто такая?

– Моя сестра отдала ей пуговицу с орлом, – объяснила Женька, – на время!

Мужик задумался.

– Золотую, что ли?

– Да, золотую! Вы её сын? Вас Виктор зовут?

– Орёл, значит, к ней влетел, – произнёс мужик, будто не услышав вопроса, – а орёл – птица! Птица влетает к смерти. Надо сказать большое спасибо твоей сестре.

– Да вы лучше пуговицу отдайте!

Бывший десантник окинул Женьку таким казарменным взглядом, что она съёжилась. Он глядел на неё целую минуту, а затем медленно повернулся и зашагал к подъезду.

– Да как она умерла? – заорала Женька, – говори, сволочь!

Вопрос с таким прибавлением был услышан.

– Повесилась, – сказал Виктор и потянул на себя тяжёлую дверь, только что закрывшуюся за целым десятком его соседей.

Глава одиннадцатая

Краску Женька всё же купила. Дмитрий Романович возместил ей расходы. Почти до восьми часов она помогала Маринке сделаться ярко-рыжей, чтоб больше не было видно двух или трёх седых волосков, которые один только Керниковский не замечал. Потом притащилась Ирка с вымытой головой и с гитарой. Пока она разбирала с Маринкой гаммы и интервалы, Дмитрий Романович, закрыв двери, на кухне потчевал Женьку своими гастрономическими творениями. Был борщ, крабовый салат, бараньи котлеты, жареная картошка и пирожки. Женька не особо стеснялась, так как была опять очень голодна. За борщом она рассказала о суициде Анны Лаврентьевны.

– Это грустно, но объяснимо, – заметил Дмитрий Романович. Он был очень спокоен. Женька от изумления подавилась и долго кашляла. Потом взвизгнула: