Пастушок

– А мне через восемь дней исполнится двадцать! – орала Зелга, заметив полный ковш мёда и сразу сделав его пустым, – и я – королевишна! Во Святых горах есть пещера, в ней висит гроб хрустальный на золотых цепях! Меня в этот гроб положат!

– Сперва, моя дорогая, тебя положат на лавку голой задницей кверху, – предупредила Настасья, – сама знаешь, для чего! И твоей боярыне воздадут великую честь по её заслугам. Сегодня поутру Ян пообещал князю и вашей тётке в субботу это исполнить. Вот как раз завтра суббота! Ждите Филиппа.

Премудрая Василиса Микулишна осрамила Зелгу с другого краю – сказала ей, что отец, Микула Селянинович, одно время гулял по Святым горам, встречал Святогора-богатыря, а вот никакой пещеры с гробом не видывал. Зелга сразу начала спорить. Ну а Евпраксию больше гроба на золотых цепях взволновала лавка.

– Какие срамные глупости! – возмутился перебродивший квас в голове вдовы, – что этот наглец себе позволяет? Ведь ему только семнадцать лет! Это нестерпимо. Вот я сама велю его высечь, а заодно и Меланью! И слуги меня послушают, потому что старшая в доме – я!

– Закрой-ка свой глупый рот! – решительно поднялась Василиса на ноги, – и сиди, молись на иконы! Я, так и быть, отправлю гонца к игуменье, а сама пойду сейчас к Яну да набрешу ему, что ты с Зелгой блуждала по лесу, но вернулась и вся трясёшься от страха! А ты, Настасья, ступай к великому князю и говори ему то же самое.

– Вовсе я не трясусь от страха, – запальчиво возразила Евпраксия, когда сёстры вышли из-за стола. Они только засмеялись и убежали.

Вернувшись часа через два с половиной – три, старшая сестра, то есть Василиса, сказала, что Ян сердит, однако Евпраксия с Зелгой могут спокойно идти домой и ложиться спать, а что будет завтра – зависит лишь от Меланьи, которая, судя по всему, льёт масло во все огни. Настасья же рассказала, что Мономах, выслушав её сообщение, прослезился и стал читать благодарственную молитву, а Ратибор с Мирославом, сидевшие у него, заметили, что напрасно госпожа Янка жалеет розги для некоторых паскудниц.

– И тебе надо сейчас пойти к моей тёзке, – сказала ещё Настасья, – Меланья, кажется, у неё.

– У Анастасии? – подняла бровь Евпраксия, – для чего она там? Зачем мне туда идти? Что всё это значит?

– Госпожа Янка велела ей разобрать ваши отношения, потому что она сама сейчас занята.

Из груди Евпраксии вырвался такой вздох, что по всей избе прошелестел ветер. Анастасия Владимировна, в крещении названная Агафьей, была самой младшей, третьей по счёту дочерью Мономаха, и игнорировать эту двадцатилетнюю стерву было никак нельзя. А госпожу Янку – тем более. И помчалась Евпраксия во дворец, отобрав у Зелги свои зелёные башмачки, её же саму отослав домой.

Прекрасная темнокудрая княжна Настя уже лежала в постели, когда пожаловала к ней вдруг Забава Путятишна. Но ещё не спала, болтала с Меланьей. Та, сидя на кровати около ног двоюродной сестры, восторженно щебетала о провансальских духах, а Настенька с восхищением стрекотала о флорентийских шелках. Три сенные девушки ставили в канделябры на полках и на столе ещё по одной свече, потому что луна исчезла за тучами и оконца были совсем темны.

– И я тебя рада видеть, – строго сказала Анастасия, когда Евпраксия подошла и поцеловала ей руку, а на Меланью даже и не взглянула, – мы уж решили, что твоя Зелга тебя сманила к своим сородичам, половцам! Где вы шлялись? Как ночевали?

– Да мы в лесу заблудились, Настенька, – отвечала Евпраксия, нежно чмокнув на всякий случай другую руку кузины и выпрямляясь, – а ночевали в дупле засохшего дуба.

– Зачем же вы пошли в лес?

– Просто погулять. Мы часто в лесу гуляем.

– Ходила она к волхвам, – пакостно сказала Меланья, болтая голыми ножками, – даром митрополит и епископы ей твердят, что это грешно!

Княжна приказала служанкам выйти. Как только дверь за ними закрылась, Настенька обратилась опять к Евпраксии:

– Сестра, Ян с тобой не справляется. Ты его водишь за нос, как дурачка последнего. Лишь один – единственный раз за четыре месяца приказал он тебя посечь. В течение этих месяцев трижды высекли даже мудрую Василису Микулишну! Я решила…

– А чем же я провинилась, Настенька? – перебила княжну Евпраксия, задрав носик, – тем, что отправилась погулять, да и заблудилась?

Всю свою красоту она озарила таким величием, что Меланья забеспокоилась. Но напрасно – в постели лежал не Ян, который всегда терялся под взглядом старшей сестры, а дочь Мономаха.

– Да, ты заблудилась, – холодно подтвердила Настя, – но не в лесу.

– Ай, княжна! – фыркнула Евпраксия, – да ты кто – епископ или красивая девушка юных лет? Пускай у нас будет только одна праведница – Меланья! Ей с таким носом очень легко быть святой.

Из-за этих подлых, сволочных слов и началась драка, ибо Меланья расплакалась, разрыдалась, да, как обычно, этим не ограничилась. Спрыгнув на пол, она дала старшей сестре по лбу. Сцепились. Сенные девушки, прибежав на шум, их разняли. Но ругань не прекратилась. Евпраксия молотила по полу каблучками, Меланья – голыми пятками. Ор стоял невообразимый.