Пастушок

– Я тебя, дрянь, отучу плясать в кабаках! – верещала младшая, – потаскуха!

– Я тебя, тварь, отучу ходить босиком! – надрывалась старшая, – всему Киеву расскажу, кто матушкин жемчуг по сундукам своим рассовал! Святая угодница! Нищенка босоногая! Скоро будет и с голой задницей щеголять, чтобы все расплакались!

– Настя! – сквозь слёзы взвыла Меланья, с бешенством повернувшись к своей двоюродной сестре, – что ты всё лежишь да молчишь? Разве ты забыла, что тебе приказала госпожа Янка?

И сразу сделалось очень тихо. Все три служанки и две боярыни, красные как свекла, уставились на княжну. Та, сонно зевая, согнула под одеялом ноги и вяло вымолвила:

– Евпраксия, ты позоришь свою семью. Как мной уже было сказано, Ян попал под твоё влияние. Поэтому на него одного рассчитывать нечего. До приезда вашего батюшки за тобой приглядывать буду я. С помощью Меланьи. Её и мои советы защитят Яна от твоих хитростей, и втроём мы выбьем из тебя дурость! За оскорбление ты, согласно третьей графе «Русской правды», должна уплатить Меланье две гривны золотом. За все прочие свои выходки завтра утром будешь наказана. Ян подумает, как с тобой лучше поступить. И это моё решение. Всё понятно?

– Да, всё понятно, – проговорила Евпраксия, и, не глядя ни на кого, разгневанно вышла. На улице начинался дождь. Но старшая дочь Путяты этого не заметила. Прибежав домой, она легла спать.

К рассвету дождь кончился. Когда солнце взошло, Евпраксию разбудили Зелга и Улька. Девушки принесли большую лохань и ведро с нагретой водицей для омовения – на дворе было слишком холодно. Встав с постели, боярыня потянулась, зевнула, сняла рубашку, и, вся сияя на солнышке белизной своего молодого тела, вошла в лохань. Там она присела на корточки, и служанки начали её мыть, используя греческое душистое мыло. Такое мыло стоило больших денег. Путята его прислал своим дочерям из Константинополя.

– Что слыхать? – спросила Евпраксия, когда девушки вытирали её большим узорчатым полотенцем. Зелга вздохнула.

– У нас в гостях княжна Настя! А ещё в трапезную поставили лавку, моя красавица.

– Что за лавка?

– Та самая, о которой не любишь ты вспоминать! Прокуда и Дашка на ней сегодня уже ревели. Чем-то они госпоже Меланье с утра успели не угодить, и она велела Филиппу их хорошенько выпороть.

– Это был с её стороны хороший поступок. Значит, Филипп уже прибежал? Очень хорошо! Я давно хотела уши ему надрать в очередной раз.

Девушки молчали. Надев с их помощью шёлковые французские панталоны, рубашку, блузку и юбочку, молодая боярыня приказала подать ей зеркальце и сама расчесала волосы гребешком, сидя на кровати. Потом начала румяниться.

– А не присылал ли великий князь из дворца спросить, как я себя чувствую? – поинтересовалась она, – или, может, Вольга Всеславьевич присылал об этом узнать?

– Сама княжна Настя здесь, – напомнила Улька, – её, судя по всему, игуменья Янка сюда направила! Этого тебе мало?

Румяна легли неплохо. Положив зеркальце на постель, Евпраксия приказала девушкам заколоть ей волосы, чтобы шея была открыта. Когда они это сделали, она встала, вынула из ларца большой кошель с золотом для Меланьи и пошла завтракать. Зелга с Улькой глядели вслед ей, пока она не свернула из коридора на лестницу. После этого они обе отправились на поварню, болтать со стряпными девушками.

От трапезной далеко разлетались по коридору звонкие голоса – сестра, брат и знатная родственница Евпраксии шумно спорили. Ян и Настя при этом ели варенье из хрусталя, сидя за столом. Меланья сидела в кресле, вытянув тонкие ноги без башмаков, и что-то пила из золотой чаши. Когда старшая сестра вошла, три спорщика разом смолкли. Кроме них, в трапезной были ещё Филипп, Прокуда и Дашка. Юный ученик лекаря в иудейском своём наряде сидел на той самой лавке. У его ног стояло корыто. В нём мокли розги. Евпраксия, у которой была способность сразу замечать главное, обратила внимание, что хорошие приготовлены розги – длинные, тонкие. Из лозы. Прокуда и Дашка стояли возле печи. Глаза у двух девок, действительно, были красными. Но, отвешивая поклон сестре своей госпожи, обе ухмыльнулись. Евпраксии захотелось им отомстить. И не только им. Бросив на коленки Меланьи кошелёк с золотом, она пристально поглядела на её голые стопы и огорчённо воскликнула:

– Ай, сестрица! Неровно Дашка с прокудой ногти тебе на ногах стригут! Должно быть, только поэтому Даниил всегда морщит нос, когда я ему нахваливаю тебя днями и ночами!

– Спросим у Даниила про его нос, – лениво отозвалась Меланья, запрятав деньги в карман, – он сегодня к нам придёт на обед. Но ты его не увидишь – сразу же после порки брат на неделю тебя запрёт. Так решила Настя. И мы с тобою, и Ян должны ей повиноваться во всём. Она – наша госпожа.