Пастушок

Тут же последовал громкий хохот четырёх девушек и мальчишки. Ян догадался, что обе створки ворот были им предъявлены чрезвычайно пикантным образом. Когда все проржались, княжна воскликнула:

– Как люблю я тебя, сестра! Ну, хватит передо мной сверкать голой задницей, я тебе не гусляр Данила! Личиком повернись, будем говорить по душам.

Евпраксия простонала что-то невнятное, и послышался опять шелест её одежды. А затем Настя продолжила:

– Мне велели тебя пороть до тех пор, пока ты не скажешь, где эти пуговицы. Но вижу, что ты всё равно не скажешь, как бы я ни старалась. Я ведь отлично знаю тебя, Евпраксия! Предлагаю договориться. Пороть я тебя не буду, а под замок посажу на несколько дней. Но все будут думать, что ты была высечена Меланьей, и что она тебя заперла. Так надо, ведь я должна отчитаться – дескать, всё сделала, что могла! Меланья, ты подтвердишь?

Слушая в ответ тишину, Ян живо представил, как босоногая праведница кивает и смотрит на своих девушек. Можно было не сомневаться в том, что обе они с готовностью повторили её движение. Разумеется, повторил его и Филипп, едва только Настенька устремила на него взор своих княжьих глаз. Что ему ещё было делать?

– Вижу, что через час весь Киев будет об этом знать, – прервала княжна коротенькое молчание, – да, иначе нельзя. Получается – ты, сестрица, будешь наказана только наполовину. Открой же мне половину правды, чтоб я могла сказать батюшке что-нибудь, не солгав ему! Ведь ложь, как ты знаешь – это великий грех.

– О, ещё какой! – признала Евпраксия. Вслед за тем её пятки неторопливо затопали от позорной лавки к окну. Окно, помнил Ян, было приоткрыто, и выходило оно на Боричев въезд. Конечно, туда и следовало орать во всю глотку, чтобы весь Киев услышал, как беспощадно Евпраксию порют розгами по приказу младшей сестры! Но прежде, чем это произошло, Ян вдруг услыхал насмешливый возглас праведницы Меланьи:

– Так значит, я весь матушкин жемчуг по сундукам своим рассовала? Говори, сука!

– Ладно, не по своим, – пошла на уступку старшая дочь Путяты, стоя перед окном, – пару сундуков ты взяла без спросу!

В следующий же миг Евпраксия завизжала истошным голосом. После первого крика сразу раздался второй, а потом – ещё и ещё. Слушать эти вопли вблизи было невозможно, и Ян пошёл на поварню. Но он их слышал и там, усевшись за стол и начав рассказывать молодым стряпухам, а также Ульке и Зелге именно то, о чём княжна Настя хотела оповестить весь город. Впрочем, едва ли его старания были очень нужны – Евпраксия верещала, стонала и выла так, что Филиппов труд смогли оценить во всех концах Киева, от Жидовских ворот до Ляшских.

Глава четырнадцатая

Перед полуднем старый митрополит Никифор уехал на отпевание знатной инокини в обитель святой Ирины, и потому обед в его трапезной проходил без хозяина. Сразу после обеда патрикий Михаил Склир вышел поглядеть на коней, которых Ахмед и Рахман купили у берендеев. Сами два брата уже сидели в корчме, торопясь потратить вознаграждение, а коней конюхи водили перед крыльцом. Это были два жеребца, серый и гнедой. Судя по тревожному ржанию и повадкам, из них ещё предстояло выбивать дурь. Ни ростом, ни статью кони не отличались, но обладали огромной силой. Каждый, когда вставал на дыбы, легко подымал на воздух двух здоровенных конюхов, уцепившихся за поводья.

– Ну, что ты думаешь о них, Ульф? – спросил Михаил у рослого, хорошо одетого викинга средних лет, который стоял с ним рядом. Тот безразлично пожал плечами.

– Обычные степняки. Не слишком казистые, но выносливые.

– Ахмед уверяет, что серый конь без труда догоняет зайца!

– Врёт. Никакие кони без седоков за зайцами не скачут, а оба этих коня ещё не объезжены. И, пожалуй, я бы скорее выбрал гнедого.

– Чем же он лучше?

– Патрикий, я исхожу из собственных предпочтений. Для меня важно, чтоб конь хорошо управлялся во время боя, потом уже быстрота. Гнедой конь имеет более короткую шею, более развитую грудь, более широкие ноздри. Всё это – признаки доброго боевого коня. У серого жеребца, заметь, чрезмерно прямые бабки. Вот это мне в лошадях никогда не нравилось.

– Ты знаток, ярл Ульф, – задумчиво произнёс Михаил, – а я всегда думал, что скандинавы не очень-то разбираются в лошадях!

– А я, признаться, считал, что ромеи не очень-то разбираются в скандинавах, – приятно сверкнул зубами варяг. Патрикий расхохотался и хлопнул викинга по плечу.

– Я рад, что ты признаёшь своё заблуждение! Когда мы с тобою прибудем в Константинополь, ты убедишься в том, что все мои знания служат делу.

– Очень надеюсь.