Пастушок

– Всё скажу госпоже, – кивнула Прокуда. Она хотела идти, но Михаил Склир вдруг остановил её.

– Что за мастер взял у неё золотые пуговицы?

– Не знаю, не говорит! Упёрлась, хоть дали ей сорок розог. Высекли до крови! Видимо, золотых дел мастер. Такие есть на Подолии. Их немного. Захочешь – сыщешь.

– А ты сейчас идёшь на Подолие?

– Нет, я не собиралась туда идти. Но могу сходить, если дело есть.

– Да, милая, есть одно небольшое дело.

Запустив руку в карман, патрикий достал серебряную монету и отдал её служанке.

– Найди сейчас на Подолии моего Ахмеда и его брата, Рахмана. Скажи им, чтоб шли сюда. Как можно скорее!

– Сделаю, патрикий.

Крепко зажав в кулаке монету, Прокуда пошла к воротам. Но вдруг она спохватилась, и, повернувшись, сделала шаг назад.

– Евпраксию госпожа моя будет несколько дней держать взаперти, чтоб она не путалась с гусляром. Ты видишь, патрикий, какая тебе великая польза от госпожи? Ей нужен гусляр, а тебе – Евпраксия. Князь – за вас.

– Хорошо, иди.

Проводив девушку глазами, Ульф и патрикий по молчаливому соглашению вошли в дом, чтоб выпить ещё вина. В просторной трапезной зале не было никого, кроме слуг – вся свита митрополита была с ним в монастыре. Велев слугам выйти, Михаил Склир и варяг уселись за стол, налили вина в серебряные чеканные кубки.

– Вот видишь, всё не так гладко, – заметил Ульф, когда выпили. Но патрикий махнул рукой, мрачно усмехаясь.

– Это жеманство! Она мечтает уехать в Константинополь и поселиться там навсегда. Что ей делать в Киеве? Вот блистать на царских пирах – это для неё!

– Ты сам сейчас слышал, что она свадьбы не хочет. Даже интригу сплела!

– Говорю, жеманство! Я от змеиных пуговиц откажусь, а она мгновенно откажется от своего условия. Ты ведь знаешь женщин, доблестный ярл! Выставить кого-нибудь дураком – для них удовольствие.

– Предположим. Ну, а гусляр Данила?

Михаил Склир стиснул кулаки.

– Это баловство! Соперничество с сестрицей, кто кому утрёт нос! Не больше того.

– Я думаю, что ты прав, но только отчасти. Ведь кроме длинного носа её сестрицы…

– Перестань, Ульф! – ударил патрикий ладонью по столу, – полагаю, что мы с тобой зря опять сели пить вино! Ты уже достаточно пьян.

Ульф и не подумал обидеться. Он прекрасно знал, что удар, нанесённый им, был тяжёл. Если бы ему такой нанесли, он вынул бы меч. Но ведь перед ним был не воин, а крючкотвор! Дав этому крючкотвору время опомниться, Ульф взял жбан и наполнил кубки.

– Мы оба трезвы, патрикий! И хорошо понимаем, к чему стремимся. Мне с твоей помощью будет легче сразу получить чин, которого я заслуживаю. Все знают, что без хороших знакомых в Константинополе никакие дела не делаются. Поэтому давай выпьем за наш успех в твоём деле!

Михаил Склир кивнул. Они выпили. После этого Ульф сказал, пригладив усы:

– Очень хорошо тебя понимаю. Девка красивая. Что нам делать? Сейчас скажу. Надо отыскать мастера и забрать у него проклятые пуговицы.

– Зачем?

– То есть как, зачем? Если их не будет, её условие рухнет.

– Ульф! Неужели ты полагаешь, что самая богатая женщина во всём Киеве не найдёт куска золота для того, чтобы изготовить другие?

– Может быть – да, а может быть – нет. Ведь Меланья, как мы только что узнали, держит её под замком! А потом, другие – это другие. Речь шла о тех, а не о других.

– Хорошо, допустим. А если мы не сумеем отыскать мастера?

– А тогда, – проговорил викинг, чуть помолчав, – тогда нам либо придётся убрать из Киева гусляра, которого она любит…

Патрикия передёрнуло.

– Да, которого она любит, – безжалостно повторил варяг, – ты можешь не верить мне, но твои мальчишки-шпионы вряд ли тебя обманывают, когда говорят, что она со своей рабыней бегает за Данилой по всему Киеву, как собака!

– Дальше! – вспылил патрикий, – ты слишком медленно говоришь!

– Нет, ты слишком быстро слушаешь! Продолжаю. Во-первых, этот гусляр хорошо дерётся – Ахмед тебе это подтвердит. Во-вторых, к нему и к его мамаше благоволит сам великий князь. Поэтому с гусляром нам лучше не связываться. Патрикий! Ты хорошо меня понял?

– Нет, я тебя не понял совсем, – взволнованно замахал руками Михаил Склир, – и ты даже не расчитывай, Ульф, что я тебя понял! Видите ли, к какому-то гусляру и к его мамаше благоволит сам великий князь! А разве к Путяте и к двум его дочерям он меньше благоволит?

– А ты говоришь, не понял! – насмешливо протянул варяг, – пьём ещё!

Михаил вздохнул. Давно он не пил так много. Но у него никогда и не было столь серьёзных причин для самозабвения.

– Как бы твоего дядюшку не хватил удар раньше времени, когда он узнает, сколько мы оприходовали хорошего кипрского вина! – усмехнулся Ульф, когда выпили, – но продолжим. Я правильно понимаю, что Мономах очень хочет, чтобы Евпраксия стала твоей женой?

– Да, я ему объяснил, что это пойдёт на пользу его делам. И он согласился.

– Но принуждать её не желает?

– Нет. Она ведь его племянница! Он относится к ней с отеческой нежностью.

– А к Меланье?

– Думаю, и к Меланье, хоть я бы на его месте её давно утопил.

Ульф даже не улыбнулся.

– По-моему, этот князь похож на Пилата.

– Всегда умывает руки?