Пастушок

– А где Илья Муромец? – продолжала спрашивать Зелга.

– А он ещё с Соловьём-разбойником бьётся, – ответила Василиса.

– А Святогор-богатырь?

– Он, говорят, помер.

– Старый дурак, – всхлипнула Евпраксия, крепко стиснув прутья решётки, – сначала надо родиться, потом уже умирать! Ну, а где мой Вольга Всеславьевич?

– Он сегодня ускакал в Любеч.

– В Любеч?

– Да. Тамошние бояре стали продавать брагу дешевле, чем она стоит в княжеских кабаках. Князь терпит убытки.

Между бровями Евпраксии появились две небольшие складки. Она о чём-то задумалась. Василиса уже не знала, как отогнать волкодава, который лез к ней играться. Зелга ему махнула рукой в сторону ворот, чтоб он не впускал больше никого. Побежав туда с громким лаем, он сразу обратил в бегство толпу каких-то друзей Евпраксии.

– А вы знаете, что я думаю? – заинтриговала всех Василиса, – это всё – козни греческого патрикия. Он с Меланьей договорился, и они вместе насели на Мономаха.

– Да это козе понятно! – фыркнула Зелга, – а знаете, как следят за моей боярыней по ночам? За ней ходят половцы!

– Половцы? – удивилась Настасья.

– Да, но только не взрослые, а мальчишки. И я их видела на подворье митрополита, когда ходила туда неделю назад с боярыней.

– Это очень возможно, – мудро заметила Василиса, – в Киеве каких только мальчишек нету! Тем более, половецким мальчишкам куда деваться после разгрома половцев в их степях? За кусок баранины в день они согласятся шпионить за кем угодно.

– Да, и ещё у патрикия есть дружок, – с тревогою оглядевшись по сторонам, продолжала Зелга, – это варяг! Его зовут Ульф. Он очень опасен!

– Знаем его, – кивнула Настасья, – он в Киеве уж давно. Мономах хотел его взять на службу, но он желает служить царю. Поэтому дружит с патрикием Михаилом.

Евпраксия вдруг воскликнула, с беспредельной тоской просунув лицо меж прутьями:

– Ой, подруги мои любимые! Поищите мне гонца в Любеч! Ай, Василиса Премудрая! Да какой у тебя замечательный половецкий лук! Он просто всем лукам лук! А где ты его достала?

Зелга, Настасья и Василиса переглянулись.

– В Любеч? – переспросила последняя, – за Вольгой Всеславьевичем?

– Конечно! Он меня вызволит! Он сломает эти решётки, и двери вышибет, и Меланью за уши оттаскает, и Яну даст такого пинка, что тот через Днепр перелетит! Ведь Любеч недалеко, один день пути! Неужели трудно найти гонца?

– Нет, проще простого, – блеснула мудростью Василиса и поглядела на Зелгу. Тут же уставилась на неё Евпраксия, а за ней и Настасья. В этот же миг к Зелге подбежал волкодав и начал тереться слюнявой мордой о её руку. Зелга попятилась. На её лице промелькнул испуг.

– Вы чего?

– Да мы ничего, – сказала Евпраксия, – ты обедала?

– Ты чего? – с ужасом взглянула на неё Зелга.

– Я ничего! А вот ты чего? Дура, что ли?

Зелга старательно заморгала, чтоб у неё на глазах появились слёзы. Слёз почему-то не было. Зато всем, особенно Василисе, стало понятно, что Зелга – просто кривляка. Тогда она разозлилась.

– Мать вашу за ногу! Объясните, где я возьму коня? Рожу его, что ли?

– В свинарнике, твою мать! – взбычилась Евпраксия и рванула прутья решётки, – где же ещё можно взять коня, когда прямо перед твоей рожей глупой – конюшня?

– Но ведь меня сочтут конокрадкой! Ты представляешь, что со мной сделают?

– Ты что, дура? Треть всего отцова имущества, в том числе и коней, принадлежит мне! Ты выполнишь мой приказ!

– Но ведь ты сама себе не хозяйка! Ты представляешь, что со мной сделает госпожа Меланья, когда вернусь?

– Моя дорогая, знай: когда ты вернёшься, твоя прекрасная госпожа Меланья забьётся в подпол, как крыса! И будет она со всеми своими братьями, девками и холопами там трястись, пока я её за косы не выволоку, чтоб выпороть! Ты забыла, моя хорошая, кто такой богатырь Вольга?

– Ах, вы все здесь смерти моей хотите! – крикнула Зелга и кинулась на конюшню. Верного пса Настасья и Василиса следом за ней не пустили, вдвоём взялись за ошейник.

Теперь уже Зелга плакала. Да, ей было очень обидно. Соображают они, кого отправляют в путь по лесным да степным дорогам? Девицу хрупкую! А скакать придётся и ночью! «Ну, и пускай!» – со злобой решила Зелга, – «если погибну, то им же хуже! Пусть себе локти кусают да слёзы льют! Была у нас, скажут, Зелга, а теперь нет её! Вот мы дуры!»

Знатный воевода Путята держал семнадцать коней. И всё это были добрые кони, текинцы да аргамаки. Имелся даже один арабский скакун. Его Зелга не любила, слишком он был капризен. Когда она вошла на конюшню, там занимался своей обычной работой Волец, самый бестолковый в доме холоп совсем юных лет. До краёв насыпав всем лошадям яровой пшеницы, он скрёб железной лопатой пол. Три конюха спали в углу, на сене. Брагой от них разило аж до дверей. Волец был так занят своими глупыми мыслями, что не сразу заметил Зелгу. Утерев слёзы, она внимательно оглядела коней и сразу приблизилась к рослому и откормленному текинцу вороной масти. Он ещё ел зерно из яслей, с храпением раздувая ноздри.

– Волец, – промолвила Зелга, – ну-ка, взнуздай да и оседлай мне этого вороного!

Мальчишка вздрогнул, застыл и с недоумением поглядел на Зелгу.