Пастушок

– Ты, тварь бесстыжая, сучья дочка, совсем отбилась от рук? – фыркнула она, взбешённо царапнув стол длинными ногтями, – это уже ни в какие ворота не лезет! Знаешь, Меланья, придётся мне тебя отвести прямо сейчас к моему отцу, чтобы ты вернулась в здоровое состояние! Собирайся. Пойдёшь со мной во дворец. Ты просто безумна! Как можно было до такой дряни додуматься?

И княжна засмеялась, качая длинной ногой, закинутой на другую ногу. При этом она опять поглядела на своих девушек. Те, конечно, сразу же разделили её отличное настроение. В самом деле, Меланья на этот раз перегнула палку! Княжна права – это ж надо было додуматься до такого! Четыре барышни хохотали очень старательно и довольно быстро устали. Меланья молча ждала, когда они дохихикают. Это вскоре произошло, и все поглядели очень внимательно на княжну. Она улыбалась с прежним язвительным холодком, и её ответом на взгляды была всё та же угроза, кошкой разлегшаяся под тенью длинных ресниц. Но когда Меланья нетерпеливо топнула пяткой, княжна с внезапной усталостью приложила ладонь ко лбу, сверкнув изумрудиками на длинных и тонких пальцах.

– Что, неужели прямо сейчас? – спросила она опять. Но ответа не было. И тогда княжна поднялась, выразив улыбкой ленивое безразличие, быстро вышла из-за стола на видное место и обнажила ягодицы.

– Едва ли это займёт более минуты, – сказала она подружкам, когда задирала юбку, чтобы добраться до панталонных тесёмочек, – мы ещё успеем сегодня заняться делом. А с тётей Янкой будет у меня завтра нешуточный разговор! Я крайне удивлена, что она осмелилась на такое.

Все наблюдали за княжной молча. Она спешила. Её бледное лицо, которое послы Франции называли поистине королевским, слегка кривилось от злости на панталоны из дорогого гамбургского сукна. Их не удавалось быстро спустить. Когда они всё-таки были спущены до колен, Меланья сказала, хоть эту гнусь никто ни о чём не спрашивал:

– Настенька, ты бы юбку прежде сняла! Тебе всё равно её снять придётся, жалко ведь греческую парчу крапивой марать.

Княжна тут же разогнулась, недоумённо тряхнув тяжёлыми кольцами своих длинных, густых волос.

– Крапивой? Какой Крапивой? Ты бредишь?

– Глисты от Яна тем отличаются, что совсем не выносят крапивный дух, – пакостно прищурила глазки босая стервочка, – аль-Аршан мне сказал, что за пять часов крапивой любых глистов уничтожить можно. Так что, сестрица – если глисты будут обнаружены, ты на пять часов сядешь голой жопой в крапиву! И будешь смирно сидеть. Ну а если глистов в твоей кишке нет, сразу побежишь империи завоёвывать.

Это скотское заявление изумило всех заговорщиц. Обе Микулишны и Таисья очень тревожно закопошились, боясь немедленной драки, и приготовились убежать. Но младшая дочь великого князя имела твёрдый характер и быстрый ум. Он позволил ей правильно понять суть интриги, с которой она столкнулась.

– Тьфу на тебя, – бросила она и отвела взгляд от Меланьи так, что лучше бы вправду плюнула. Рядом было второе кресло. Избавившись от подштанников, княжна Настя швырнула их на него, затем развязала тесёмки юбки, ловко её сняла и присоединила к гамбургским панталонам. Юфтевую рубашку решила Настенька не снимать. Прямо перед нею был стол. Княжна наклонилась к нему лицом, старательно задрала на спину рубашку почти до самых лопаток, и, уперевшись в лавку ладонями, широко расставила ноги в лиловых замшевых башмачках. Её голый зад и прочая красота теперь оказались прямо напротив печки. Но почему-то сверчок под ней не умолк. Княжна это объяснила для себя тем, что все в этом доме один другого чуднее.

– Филипп, я жду! – тут же объявила она, голосом давая понять, что ей вновь смешно. Меланья, конечно, ей не поверила, но на всякий случай изобрела ещё одну пакость. Она вручила Филиппу письмо от госпожи Янки – то самое, про глистов, и распорядилась это письмо положить на стол.

Пышные янтарные кудри Настеньки ниспадали теперь вперёд. Но всё же они не полностью закрывали её лицо, которое послы Англии называли чисто шотландским, и барышни за столом видели глаза великой княжны. Во всей глубине этих синих глаз был змеиный холод. Дочь Мономаха умела владеть собою. Но, когда Филипп подошёл и три её спутницы, взяв письмо, стали отнимать его друг у друга с риском порвать, княжна не сдержалась. Она стремительно выпрямилась, придерживая рубашку под самой грудью, и повернулась на каблуках. Внезапно увидев её глаза, Филипп очень испугался, но не успел даже и зажмуриться, как она влепила ему пощёчину. После этого оскорблённая царь-девица вернулась в прежнюю позу, вновь заголив округлые ягодицы перед мальчишкой.