Пастырь Добрый

   Настал день, когда Батюшка был вызван на патриаршую службу и награжден этим крестом. Это был воскресный день. Когда же все собрались на вечернее богослужение, то с волнением и радостью ожидали прихода Батюшки. Как и постоянно было в те годы, храм был переполнен молящимися. Батюшка пришел уже после начала службы и прошел в алтарь. На его лице не только не было заметно какой–либо радости, но не было и обычной улыбки. Он был каким–то встревоженным и глубоко огорченным. По окончании вечернего богослужения открылись царские врата и все сослужители Батюшки вышли на солею поздравить его с наградой. Вышел и сам Батюшка, тоже в облачении.

   После короткого молебна он обратился ко всем присутствовавшим в храме, которые так сочувствовали его награждению, и начал слово, которое все время прерывалось горькими слезами. Закрывая лицо рукой, он говорил о своем недостоинстве, о том, что он всегда готов всем служить, но что всякое внимание призывает его к еще большим трудам, а теперь, когда силы его слабеют, что же сможет он дать больше того, что дает?.. Его слово было всенародным потрясающим исповеданием своего ничтожества, своей полной во всем недостаточности, негодности и слабости. Казалось, что этот крест с камушками совсем задавил его. В конце этой слезной, потрясшей всех исповеди Батюшка с глубочайшим смирением поклонился до земли, прося у всех прощения.

   Тут не только богомольцы, но и священнослужители забыли свою недавнюю радость и в глубоком раздумье, даже сожалении о том, что наградой возложили на него новую скорбь, новую тяжесть, тихо пошли в алтарь. А Батюшка в слезах стал давать крест и благословлять, как всегда, всех подходивших. Храм понемногу стал пустеть, и один из Батюшкиных духовных сыновей [51], ошеломленный всем виденным и слышанным, став несколько поодаль от амвона, чтобы не мешать подходящим ко кресту, возвысил свой голос в защиту Батюшки. Он не мог вместить такого самоуничижения, он хотел возвысить, поднять Батюшку в его собственных глазах. Он напоминал Батюшке, что его, такого по его словам, ничтожного, знает не только вся Москва, но и многие за ее пределами… Батюшка кротко прервал эту не совсем уместную речь: «Миша, — сказал он грустно и тихо, — тебе это только так кажется. Если бы ты только знал, сколько мне дал Господь, сколько оказал милостей, сколько показал великих примеров, ты бы так не говорил… Я должен был быть гораздо лучше».

   На другой день старшая из чудовских сестер, первая затеявшая это дело с наградой, была у Батюшки на дому и сокрушенно говорила: зачем он так вчера о себе говорил? Он для нее — все, никто и никогда ей его не заменит…» — «Что я, — ответил Батюшка, — я черное пятно на белом месте…», — обнял ее и горько заплакал.

   В 1921 году вышел еще указ о награждении Батюшки палицей. Он был вызван для этого в храм Адриана и Наталии [52] на Мещанской на патриаршее служение. Предстояло получить при большом стечении народа награду и почесть. Все это было крайне не по душе Батюшке. Накануне ко всенощной в этот храм Батюшку сопровождал один из братьев, прислуживающих в алтаре, по имени Петр. Во время службы, когда Батюшка подошел за благословением, Святейший потрепал Батюшку по щеке и что–то сказал ему. Немного спустя Батюшка попросил Петра Борисовича [53] не забыть захватить утром палицу, «которая у нас сделана». Хлопоты о палице велись тайком от Батюшки и о палице ему ничего не говорили. Утром Петр Борисович и передал палицу Батюшке, но тот, к его удивлению и недоумению, засунул ее в дальний угол за аналой. Началась Литургия. После малого входа настоятель храма получил митру, а батюшкина палица не нашлась. По окончании богослужения, когда Петр Борисович укладывал облачение, к нему подошел Батюшка, веселый и довольный, и напомнил не забыть палицу, лежавшую за аналоем.

   Через неделю Батюшка был вызван на служение митрополита Евсевия [54] в одну домовую церковь, избегнув таким образом публичных почестей.

   Как–то вскоре после этой награды, по окончании Литургии в своем храме, Батюшка подошел к тому же Петру Борисовичу, сказав: «Ну и обрядил же ты меня сегодня, отец Петр. Запутался я в своих мечах. Как поднимаюсь с колен — то на один наступлю, то на другой».

   Некто М. Д. [Асикритов] [55], человек большой эрудиции и многих исканий, решил обратиться за разрешением внутренних духовных вопросов к о. Павлу Флоренскому [56], который, как ему казалось, мог дать исчерпывающий ответ на все, как обладавший исключительно сильным и широким умом. Но отец Павел отказался и совершенно просто указал ему на о. Алексия, заявив, что удовлетворить его сможет только о. Алексий Мечев.

   В это время Москва голодала.

   М. Д. шел к о. Алексию с чувством глубокого благоговейного удивления: «Каков же должен быть тот, на кого указывает сам о. Павел Флоренский!»