Пастыри. Черные бабочки

Компания Антошки изображала из себя вампиров — беленые щеки, подтеки крови вокруг бледных губ, запавшие глаза. На общем пестром фоне выглядели глумы, как черная роза в букете полевых цветов — вроде и красиво, но уж слишком мрачно…

Песенное поветрие оказалось заразительным. В руках у многих ролевиков появились гитары, и вскоре, перекрикивая друг друга, отдельные фэнтезийные расы уже распевали свои народные песни.

Гномы ревели «За синие горы, за белый туман в пещеры и норы уйдет караван…», эльфы отчаянно визжали на весь белый свет: «О Элберет, Гинтоноэль, надежды свет далекий! От наших сумрачных земель поклон тебе глубокий!»

Неожиданно в этой дикой какофонии послышался знакомый всем мотив.

— О! — Громыко поднял вверх палец. — Это я послушаю, пожалуй…

И майор полез сквозь шагающую толпу туда, где несколько парней горланили:

На поле орки хохотали,
Назгулы шли в последний бой.
А молодого Гиль-Гэлада
Несли с пробитой головой.
По шлему вдарила дубина,
Причем четыре раза аж!
И трупы юных рохиримов
Дополнят утренний пейзаж.
Дул-Гулдор, пламенем объятый,
Вот-вот рванет Ородруин.
«А жить так хочется, ребята!» —
Кричал нам Черный Властелин.
Извлек Кольцо из-под обломков
Исилдур, а не Гиль-Гэлад.
И возле Ирисной низины
Стоял эльфийский грубый мат.
И полетят тут орлы Манвэ
Валаров хитрых известить,
Что Гиль-Гэлад к ним не вернется
И не приедет погостить.
В углу заплачет тихо Варда,
Взрыднет Илуватар-отец.
Никто из эльфов не узнает
Про Гиль-Гэладовский конец…
И будет Палантир пылиться
На полке в крепости Ортханк.
А ведь не помер Гиль-Гэлад бы,
Изобрети Валары танк!

— Это темные эльфы! — пояснил Митя, протолкавшись к Громыко. — Они светлых не любят и подкалывают все время.

— А Гиль-Гэлад — это типа Щорса у светлых эльфов был?

— Типа кого? — не понял Митя.

— Ладно, проехали… — махнул рукой Громыко и тут же спросил: — Слушай, Митяй, а это кто такие? Зомби какие-то…

Нестройная группка облаченных в серые простыни пацанов и девчонок угрюмой колонной по трое топала как бы отдельно от всех. Заунывными голосами они пели свою песню:

Я помню тот Гондорский порт
И рев олефантов угрюмый.
Как мы поднимались на пирс,
Оставив холодные трюмы.
Там с нами сидел Арагорн,
Что нас подписал на мокруху.
А мы в его темных делах
Не шарим ни рылом, ни ухом.
Над полем спускался туман,
Кружилась назгульская стая.
Лежал Минас-Тирит вдали,
Столица Гондорского края.
Мы орков душили шутя,
Обняв их, как родные братья.
Ревел Саурон, как дитя,
И слал нам глухие проклятья.
«Будь проклят ты, Осгилиат!» —
Кричали в тоске урук-хаи.
Сойдешь поневоле с ума —
Их били почище Мамая!
Пятьсот олефантов бегут,
Несчастные, дикие звери…
Их родина где-то вдали,
Где водятся львы и олени.
Нас жены и дети не ждут,
Хотя ждать всегда обещают.
Встречать они нас не придут,
А если придут — не узнают!
Я помню тот Гондорский порт,
И мертвые трупы назгулов.
Хихикал тогда Арагорн —
Врагов как лох

ов обманул он…

Громыко засмеялся:

— Во дают!

— Это армия мертвых, — почему-то тихим голосом сказал Митя. — Я про таких раньше и не слышал…

Вернувшись к своим, они застали Яну, Торлецкого и Илью весело хохочущими в компании тех самых мохноногих хоббитов.

— Митька! Ник-Кузич! Ну-где-вы-ш-стаете! Тут-т-кой-ш-нсон! — Яна повернулась к ближайшему хоббиту: — А на-бис-сл-або?

— Легко! — хоббит повернулся к своим, махнул рукой, и вся хоббитянская братия, разбившись по голосам, грянула на мотив «Братки Вани»: