Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ)

У зверей явно какой-то свой Корабельный День, и они развлекаются как могут. Шнырок Кусака свалил через очередной подкоп, и нашли мы его в комоде у Лортена. Единогор-драккайна Вулкан решил, что сырое мясо – не для него, и начал требовать бифштексы средней прожарки. Грифона Ирла одолело желание летать. Ещё у меня палец забинтован. Потому что на нём повис тхиор Маркиз. Посчитал, что я маловато внимания уделяю его милости. Хорошо – вполсилы повис, но вот остальные кинулись на защиту и вцепились ему в ляжки. В общем, пока растащила…

Так что от Сквора я жду чего-нибудь в духе «Кишки!» пополам с песнями нойя. Но горевестник вздрагивает, вытягивается в струнку и начинает как заведенный:

– Гроски! Гроски! Гроски! Гроски!

– Лайлу что-то угрожает? – спрашивает Грызи от двери. – Послушай нити, Сквор. Там угроза? Опасность?

– Гроски! Гроски! Гроски! – твердит горевестник и гневно поглядывает на мою закрытую ладонь. – Гроски – угроза! Опасность! Гроски! Гроски! Кшшш-р… Семки, Драккант!!!

Примерно таким тоном, как аристократ, орущий на официанта: «Подать игристого!»

И принимается чистить перья на груди. Пока я немею от оскорбления. И кто его, спрашивается, научил меня так называть?!

А Грызи серьёзна. Подходит к Сквору, уговаривает его: «Ну, давай, посмотрим… вместе… вот так…» Прогуливается в сознание к горевестнику минут на пять, застывает, потирая подбородок.

– Есть тень опасности, но какая-то неясная. Размытая вероятность. Но да, там что-то нехорошее, и связано оно с Лайлом. Съезжу проверю.

– Семки, семки! – радостно твердит горевестник, пока я таращусь на Грызи: тащиться самой в Трестейю, в Корабельный День, когда вот-вот все вольерные рассосутся?

– Ненадолго, – машет рукой Грызи. – Если что – Нэйша вызову. А вы тут пока… что, господин Олкест?

Рыцарь Морковка слетает по лестнице и машет листом гнусновато-официального вида.

– Мел, я… я сперва забыл, а потом… надо же проверить. Я думал, как это они не вызвали меня через сквозник, а там оказалась такая неразбериха, а теперь вот официальное письмо доставили с опозданием, а я после утреннего собрания…

– Семки, – вставляет Сквор так весомо, что Его Светлость перекрывает поток растерянной болтовни. Подходит, смотрит проникновенно, суёт мне письмо.

–Твоя тётушка, госпожа Венейг. Она скончалась третьего дня. Похороны сегодня. Храм Глубинницы недалеко от Венейге-кастл…

Морковка выглядит растерянным и несчастным – он же давал какие-то там обязательства. Вроде привести меня к тетушкиному одру и погрузить в её крепкие объятия. Теперь его ждут пучины терзаний. Потому что «Нет, ну как я мог так промедлить» и «Как это я так её не уговорил».

Прикусываю губу и удерживаюсь от фразочек типа «В вир болотный!»

– Там… там её последняя просьба… Чтобы ты…

Если присутствовать на похоронах – придется-таки использовать фразочку про вир. Вглядываюсь в официозного вида бумагу. «Перед смертью госпожа Венейг изложила следующее пожелание», ага.

«…если крошка Мелли не успеет прийти, пока я здесь, тогда пусть придёт проститься хотя бы к ограде храма. И тогда я буду знать…»

Они, видно, дословно записывали. Кузина Лэйси, или душеприказчик, или кто там еще – небось, их там куча сидела, пока тетка отдавала концы. Закрываю глаза, и внутрь из письма словно вливается знакомый плаксивый голос:

«Куда вы убрали воду, куда вы её убрали, я скоро буду в воде, она возьмёт меня, а о чём я? Ох, я что-то забыла… о крошке Мелли, ох, ох, она не приехала? Она ещё сердится, да? Ох, и этот наречённый её, он почему её не уговорил, она же не может выйти замуж без моего благословения… но вы запишите там: пусть она придет проститься хотя бы к ограде храма. Не в храм, нет, она же их не любит, Мелли, и белого не любит. Так вы пишете? Пусть придёт проститься к ограде храма.

И тогда я буду знать, что она простила меня. И упокоюсь в Бездони с миром».

Отшвыриваю письмо, будто подержу ещё – и чернила врастут под кожу, и охающий голос поселится там до скончания века.

– Ну. Во сколько там это всё? Давай, пошли.