Колыхнулось мутное болото памяти — всплыл белобрысый улыбчивый паренёк с большеватыми руками.
Взяли его вместе с отцом и остальными, в восемьдесят четвёртом.
— Местная знаменитость? — спросил я, задумчиво покачивая пивом в кружке. Добряк-Храпек цыкнул на развеселившихся завсегдатаев: чего ржёте? Грех! Еще в такой день!
Сам сделал могучий глоток, обтёр усы фартуком.
— Старина Нирв у нас тут лучшим проводником ходил. За самые, значит, серьезные грузы брался. Только вот связался с псами из Корпуса, через это и сгинул. Сдал их кто-то всех. И законников, которые за делом тут присматривали, и наших, которые торговали, да и проводников. В восемьдесят четвертом тут ужас что было. Кто полез отбиваться — тех положили на месте… А забрали с полсотни. Нирва с сыном вот тоже. У старика кровь была на руках, да и контабанду он водил чуть ли не сорок лет — так что ему дали пожизненное на Рифах. А сынку ему, Сэймону, четыре года, значит, насчитали…
Четыре года — за четыре каравана, стало быть?
Я убрался поглубже в тень — вдруг Храпек рассмотрит под моей щетиной тени былого. По столешнице прогулялась серая кошка, вопросительно боднула в плечо: как насчёт поделиться колбаской?
— Так он, этот Сэймон, что… вернулся? С Рифов?
— Вернулся, ага… — хозяин таверны махнул широченной ладонью. — Парню девятнадцать лет было, чуешь? Жениться собирался. А его на Рифы, как матёрых, значит… Невеста его так уж плакала, — общество притихло и настроилось на лирику. Кто-то сердобольно вздыхал в ножку запечёненого гуся. — Голосила, когда уводили, в ноги кидалась. Потом осталась ждать. Дождалась себе на беду.
Я пробыл на Рифах полтора года. Чуть больше, чем полтора года — и я был законником тридцати с лишним лет, по уши увязшем в тёмных делишках. Но всё-таки я знал — чего стоит один день на тюремных скалах. Так что я мог представить, что Рифы могли сотворить за четыре года. С неопытным мальчишкой вроде Сэймона.
— Пьёт он, в общем, — выдохнул Храпек. — Сперва ещё пытался как-то — женился, сына родили, работать пытался, а заливался от случая к случаю. Теперь вот вообще пропащий. Эти, из замка, спрашивали — где он тут живет, но точно не от большого ума к нему сунулись… ты, что ли, тоже хочешь?
Меня ещё малость поотговаривали. Пояснили мне, что вместо Сэймона мне бы лучше проводником взять вот этого жареного гуся, потому что сынок Нирва и в своём доме на углы натыкается. Потом всё-таки снабдили информацией — где кого искать и сколько бутылок с собой брать (не меньше четырёх и закусь тоже, там вечно жрать нечего в доме).
Напоследок я отжалел золотницу и махнул Храпеку: в честь Корабельного дня. Выпейте, мол, за восемьдесят четвёртый и за тех, кому не вернуться.
— Правильный мужик, — прилетело в спину. — Не то, что эти, из замка…
Внутри, бесшумно скаля жёлтые резцы, расхохоталась крыса.
Дороги в Трестейе точно стали хуже: покрутишь головой — и либо вступишь в лужу, либо запнёшься и вываляешься в грязи, смешанной с навозом. Так что я старался не глазеть по сторонам — всё равно увидел бы всё то же.
Умерший город с укоризненными окнами, за каждым вторым — память.
Горчит во рту, и сумка с бутылками и снедью кажется совсем уж неподъёмной — Эрли, ты только раз ошибся, когда называл нужные для работы качества… только раз.