Пастыри чудовищ. Книга 3

Мне не нужно слышать, чтобы понять — у человека на ложе нет надежды.

Мне с самого начала предложили удалиться, но я стою и смотрю — на простыни, которые пропитываются кровью, и полосы ожогов от огненного хлыста, и запавшие глаза, и искусанные, запекшиеся губы на восковом, неживом лице.

Губы шевелятся, пропускают почти неслышный, рваный шепот:

— Девочку уведите… уведите… не должна видеть… уведите…

Люди в последние минуты молятся. Клянутся в любви или обещают отомстить с того света. Говорят о наследстве или последней воле. Некоторые стонут.

Человек на кровати стонал слишком много, и голос он сорвал в первую половину своей Правой Ночи, и клятв у него больше нет, только тихое сипение, когда лекарь пытается хоть что-нибудь сделать с раздробленными костями. Остался лишь суетливый, торопливый, захлебывающийся шепот без голоса:

— Девочку… девочку уведите…

Я смотрю на человека, которого ненавижу. Ненавидела.

Он смотрит на меня — и в глазах у него, за пеленой невыносимой муки — мольба… нет, приказ.

Последняя осознанная воля.

И я отвожу глаза от этого незнакомого лица с впечатанным в него страданием. Иду в предрассветном сумраке туда, где у двери застыла она — ее профиль белеет, будто вырезанный из кости единорога, и она не сводит глаз с кровати, с рук лекаря, с испуганных лиц Дочерей Целительницы…

Видит все сразу — и ничего, кроме его заострившегося лица, вздрагивающих губ, которые пытаются сдержать рвущийся изнутри вой — она не должна услышать, не должна видеть, не должна плакать…

Она не плачет, только смотрит широко раскрытыми глазами, и мне кажется — я слышу, как медленно и тяжело бьется ее сердце, все замедляет удары, будто решило остановиться…

Когда я подхожу к ней — она останавливает меня ровным повелительным жестом. Говорит, не поворачивая головы:

— Уйдите из комнаты. Все.

Лекарь и Дочери Целительницы не смеют перечить ей. Удаляются, потупив глаза, только посматривают на меня — не возражу ли?

Я не возражу. Но я и не уйду. Они считают, что это кара — она отослала их, она отнимает у него эту последнюю возможность — умереть с облегчением… Или что она хочет сказать ему что-то перед смертью.

Я же знаю другое. Она отослала их потому, что не хочет, чтобы они упали на колени, увидев это.

Когда она открывает глаза — они наполнены светом. Катится солнечная слезинка по щеке. Сияние медленно ткет узор на стенах — листва, и неведомый сад, и садящаяся на ладонь птица…

И хотя я никогда не видела, как это бывает — но я знаю, я верю, что это должно быть оно.

Пробуждение Спящей.