Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2

Опытный наблюдатель наверняка заметил бы тень смятения под маской безразличия, сквозь которую молодой человек взирал на ход собственного процесса. Его смятение выглядело нелепо и неразумно, ведь при таких преступлениях приговор был неизбежен, – впрочем, разумные люди и не получают подобных приговоров. Не дождавшись ответа, судья повернулся к приставу:

– Уведите его.

Внезапно приговоренный вскочил, уронив стул, на котором сидел, и обвел диким взглядом присутствующих.

– Стойте! – закричал он. – Сначала я вам кое-что скажу!

Несмотря на резкость манер, в нем ощущалось благородное достоинство хищного зверя, загнанного в угол. Он пожирал глазами аудиторию, грудь его тяжело вздымалась, – казалось, он принимал присутствующих за свору псов, готовых кинуться на него и растерзать.

– Так как же? – кричал он. – Получу я наконец право говорить или нет? В этой комедии не хватало только, чтобы осужденного лишили права высказаться напоследок!

– Вы можете говорить, Дэвид Маккиннон, – отозвался Главный судья тем же невозмутимым тоном, каким выносил приговор, – сколько вам будет угодно и в любой избранной вами форме. Свобода слова не ограничивается даже для нарушивших Ковенант. Прошу вас говорить в микрофон.

Маккиннон с отвращением взглянул на микрофон, торчавший возле его лица. Он знал, что каждое сказанное им слово будет записано, а потом подвергнуто тщательному анализу, и это казалось ему особенно отвратительным.

– Я не просил вести запись, – раздраженно сказал он.

– А мы обязаны их вести, – терпеливо ответил судья, – для того чтобы все могли убедиться, справедливо или несправедливо с вами обращались и был ли соблюден Ковенант. Будьте добры выполнить нашу просьбу.

– О, ну что ж, замечательно! – Не выказывая особой охоты, подсудимый подчинился требованию и стал вещать в микрофон: – Мне нет смысла что-либо объяснять здесь, но все же я скажу, а вам придется выслушать… Вы говорите о своем драгоценном Ковенанте, будто он есть что-то священное. Я с ним не согласен, и я его не принимаю. Вы относитесь к нему так, будто он сошел с неба в лучах света. Мои деды сражались во Вторую революцию, но они сражались, чтобы сокрушить предрассудки, а не для того, чтобы тупые идиоты создавали новые.

Да, в те времена были настоящие мужчины! – Он презрительно оглядел аудиторию. – А из кого состоит наше общество теперь? Из робких, трусливых слабаков, у которых в жилах водица. Вы так тщательно спланировали ваш мир, что из него оказались изгнанными радость и жизнелюбие. Никто не голодает, никто не подвергается опасности. Ваши корабли не тонут. У вас не бывает засухи. Вы приручили погоду так, что даже дожди покорно идут только после полуночи! А почему, собственно, они должны ждать, когда пробьет полночь, если вы все равно заваливаетесь дрыхнуть уже в девять вечера?

А если у кого-нибудь из ваших благонравных людишек возникнут неприятные эмоции – сохрани Боже даже от мысли об этом! – он тут же бросается в ближайшую психодинамическую клинику, чтобы там поправили его податливые мозги. Я благодарю Господа, что никогда не поддавался этой дурной привычке! Я предпочитаю оставаться при своих чувствах, какими бы горькими они ни были на вкус.

Вы даже любовью занимаетесь только после посещения консультанта-психотехника, чтобы узнать: «У нее ум такой же плоский и пресный, как у вас? И все ли ее предки были эмоционально устойчивы?» Меня тошнит от этого. А как насчет того, чтобы подраться из-за женщины? Если у вас и хватит на это смелости, то через пару минут рядом появится проктор и, высматривая тихое место, чтобы вас парализовать, спросит с тошнотворным смирением: «Я могу вам помочь, сэр?»

Пристав начал было пододвигаться к Маккиннону. Тот повернулся к нему:

– А ну, ты! Отойди назад. Я еще не закончил. – После чего снова обратился к микрофону и продолжал: – Вы велели мне выбирать между двумя альтернативами? Что ж, с выбором проблемы не будет. Вместо того чтобы дать согласие на лечение, вместо того чтобы отправиться в одно из ваших маленьких, аккуратненьких, надежненьких, приятненьких заведений для переориентации и позволить банде тамошних докторов ковыряться в моем мозгу хитрыми пальцами, вместо того чтобы согласиться на все это, – я выбираю старую добрую смерть! Нет, выбора для меня не существует, для меня есть лишь одно решение. Я выбираю Ковентри и, клянусь, счастлив этим… Надеюсь, что больше никогда не услышу о Соединенных Штатах!

Зачем вы вообще цепляетесь за жизнь? Мне кажется, вы должны с радостью встречать конец вашей глупой, бесполезной и такой скучной жизни. Ну, вот теперь – все! – И он повернулся к приставу. – Давай, уводи!

– Минутку, Дэвид Маккиннон! – Главный судья предупреждающе вскинул руку. – Мы вас выслушали. Хотя порядок этого не требует, я все же хочу ответить на некоторые ваши высказывания. Вам угодно выслушать меня?

Неохотно, исключительно из желания не показаться склочником, отказывающимся от выполнения столь резонной просьбы, молодой человек молча кивнул.

Речь судьи была мягкой, сглаженной речью ученого, более уместной в университетской аудитории.