Патологоанатом. Истории из морга

Я до сих пор помню одно из первых вскрытий, проведенных нами совместно. Это был жуткий случай. Мужчина покончил с собой, прыгнув с крыши высокого дома. Тело было расчленено на несколько кусков. За два предыдущих года работы в морге я видела всякое – от жертв дорожных происшествий до самоубийц. Но таких фрагментированных трупов я еще не видела. Я не могла поверить, что такое может произойти с человеческим телом, которое, как я знала, было довольно прочным. Человеческий инстинкт поистине противоречив (это настоящий оксюморон): нас одновременно тянет смотреть на такие вещи, и отворачиваться от них. Вид того тела потряс меня до глубины души. Левая сторона черепа была разбита вдребезги, конечности переломаны, и сквозь кожу наружу выступали костные отломки. Все это делало весьма затруднительным запись данных наружного осмотра. На изображениях тела я обозначила оторванные конечности длинными линиями. Часть головного мозга сотрудники скорой помощи собрали с земли. Эти мелкие кусочки были сложены в маленький пластиковый мешок и доставлены вместе с трупом.

Хорошо помню заданный будничным тоном вопрос Джун: «Ты не видела в мешке с мозгом его левый глаз?» Я, стараясь скрыть нервозность, ответила: «Э, я еще не смотрела». Мне так не хотелось на все это смотреть, что я не просеяла остатки мозга, чтобы найти глаз, которого там в принципе могло и не быть.

«Вот же он!» – воскликнула Джун, указывая на правую голень трупа. Глаз каким-то образом скатился вниз и застрял в тканях голени, и смотрел оттуда на нас, как смотрят на покупателей глаза замороженных рыб с прилавков рыбного магазина.

Джун взяла у меня бланк и нарисовала на голени глаз, снабдив его ресницами и зрительным нервом. Я рассмеялась, но мой смех быстро перешел в судорожный плач. Собственно, я и смеялась, чтобы не расплакаться. Джун шутила не просто так. Ей надо было отвлечь меня, чтобы я окончательно не потеряла голову. Нарисованный на бланке глаз слегка притушил мои эмоции, которые могли помешать мне нормально работать. Мне стало легче, рисунок прочистил мне голову, словно чихание, и я теперь могла сосредоточиться на моих обязанностях.

Я взяла у Джун бланк и продолжила обозначать на нем травмы, вспоминая, как в университете я записывала названия анатомических образований – «большеберцовая кость», «пяточная кость» или «основно-затылочное хрящевое сочленение». Мне тогда подумалось, что лекции и учебники не готовят к реальностям морга.

Глава 4 Трудности исследования разложившихся трупов

«Разложение – это тоже форма сладострастия. Осень не менее чувственна, чем весна. В смерти столько же величия, сколько и в творении».

Иван Голль

Запах разложения обусловлен такими мощными и мускусными молекулами, что воспринимается как нечто плотное и почти осязаемое. На задней стенке глотки появляется ощущение тошнотворной сладости, как будто во время поцелуя в рот проник разлагающийся язык. Правда, в отличие от сцен телевизионных сериалов, в которых молодые полицейские и закаленные детективы мажут носы ментоловым кремом, чтобы ослабить трупный запах, техники моргов и патологоанатомы не прибегают к таким трюкам. Дело в том, что все разложившиеся трупы пахнут по-разному, и в некоторых случаях эта мрачная обонятельная гамма может подсказать причину смерти. Иногда это бывает очень важно, особенно когда разложившиеся в зловонную жижу органы становятся недоступными патологоанатомическому исследованию. Кроме этого, так просто лучше – сдаться запаху, потому что со временем мозг перестает воспринимать сильные обонятельные сигналы (так же, как мы перестаем ощущать запах старых духов, когда начинаем пользоваться новыми, хотя посторонние люди тот старый запах улавливают очень хорошо), и запах становится переносимым.

Я упомянула об этом, потому что каждый раз, когда мы открываем очередной мешок с трупом, мы получаем возможность испытать свою квалификацию и опыт в распознавании вариантов запахов. Однако запах трупа, конечно, способен вселить страх, потому что это не милый аромат игрушек с ключиками, а зловещий дух разлагающегося тела. Этот запах ударяет в нос сразу, как только ты входишь в морг утром, и становится совершенно отчетливым, когда мы вскрываем черные мешки, извлеченные из холодильника. Подходящим музыкальным сопровождением могли бы послужить начальные такты увертюры к третьей симфонии Бетховена с мрачными ударами литавр. Неплохо было бы добавить к этому вспышки молний на ночном небе. Если у экстренных служб не оказывается под рукой черного мешка, то разложившиеся трупы пакуют в два, а иногда даже в три белых мешка. Это тоже зловещий знак для сотрудников морга. Если расстегивая молнию белого мешка обнаруживаешь под ним еще один такой же, а под ним и третий, то это становится похоже на игру, в которую нет никакого желания играть.