Патологоанатом. Истории из морга

Глава 11 Зал прощания: «Действуй, Сестра!»

Почти все в этой жизни бывали брошенными, и даже хотели испытать это ощущение хотя бы раз в жизни… все, за исключением монахинь. Иисус не может бросить монашку.

Дженни МакКарти

«Любовь, вожделение и притворство: голая правда о сексе, лжи и истинной любви»

Я проснулась ровно в 5.15, и отнюдь не сама. Я вынуждена пользоваться будильником, встроенным в мой телефон. Это громоподобное устройство может пробудить и мертвого своим противным звуком. Как мне хотелось побыть одной, отвлечься, расслабиться. Как мне от него отказаться?

Надо купить походный будильник.

Вылезать из кровати мне не хотелось.

Простыни, под которые я залезла вчера вечером, нельзя было назвать особенно роскошными, но за ночь я согрела их своим телом, и теперь кровать казалась мне лучшей постелью в мире. Воздух обжигал лицо таким холодом, что мне хотелось спрятать нос под одеяло. Но потом я вспомнила о вентиляторе-обогревателе, висевшем над кроватью. Я выпростала руку из-под спасительного одеяла и молниеносным движением, словно змея, бросающаяся на свою жертву, дернула за шнурок включения. Через долю секунды моя рука снова была под одеялом, а комната наполнилась жужжанием вентилятора и живительным теплым воздухом. Я зарылась головой в подушку.

В этом блаженном состоянии я могла побыть еще пятнадцать минут – в состоянии между сном и бодрствованием. Я дремала до тех пор, пока не услышала становящееся все громче и громче пение. Я неохотно открыла глаза. Я поняла, что было пять-тридцать, потому что начался ноктюрн. Тихим, сладким звукам монастырского гимна было невозможно сопротивляться. Словно Скуби-Ду, способный переноситься по воздуху на запах вкусного корма, я проплыла через монастырь и через отдельный вход вошла в часовню. Этот вход вел на маленький балкон, откуда был виден интерьер церкви: главный вход для всех, ряды скамей и головы сидевших на них людей, алтарь, дарохранительница, освещавшаяся лучами восходящего солнца через витраж. Мне была видна лишь одна монахиня, которая, преклонив колени перед алтарем, застыла в этой благочестивой позе. Она вполне могла сойти за бальзамированный труп. На самом деле, она напомнила о получившем в последнее время немалое распространение обычае «правдоподобного» бальзамирования, результаты которого мне пришлось видеть несколько раз в течение предыдущего года. Эти muerto parado, или «стоячие мертвецы», создавались предприимчивыми владельцами похоронных бюро, которые придавали покойникам «жизненные» позы, иногда, даже, позволявшие им «присутствовать» на собственных похоронах и предаваться любимым занятиям. Одна восьмидесятилетняя светская львица из Нового Орлеана была набальзамирована в розовом боа с перьями и с бокалом шампанского в руке; какого-то пуэрториканца усадили на его любимый мотоцикл; еще одну женщину увековечили с кружкой пива в одной руке, и ментоловой сигаретой – в другой.

Но здесь не пили и не курили – ни живые, ни мертвые. Это был монастырь со строгим уставом, здесь поклонялись святым дарам, перед которыми круглыми сутками стояли на коленях и прихожане, и монахини. На двери висело расписание, и в промежутках между стояниями прихожан, это делали сестры обители. Я не могла видеть поющих монахинь, а только слышать их, потому что это был очень строгий монастырь, сестры которого избегали показываться на глаза чужим людям, и пели в боковом приделе, в соседнем помещении, за алтарем. Это не было осовремененное пение евангельских текстов под рок, это было тихое, убаюкивающее пение, погружавшее в сон. Я закрыла глаза и съежилась на стуле, но не уснула. Я дала этим дивным звукам пройти сквозь меня, омыть меня изнутри. Мне хотелось освободить ум от всего – в чем я когда-то неплохо преуспела – и пропитаться мелодией. Когда монахини тихо пели припев, я слышала, как на улице поют птицы, их рассветный хор смешивался с человеческими голосами.

На душе у меня был мир и покой.