Патологоанатом. Истории из морга

В каждом морге должно быть помещение, в котором тело выставляют для прощания, чтобы дать, если это возможно, родственникам мирно, наедине, попрощаться со своими любимыми. Однако некоторые морги слишком малы для этого, и поэтому эту функцию берут на себя похоронные бюро, а в крупных компаниях может быть и несколько залов для прощания. Во всех этих учреждениях были прежде часовни для прощания и бдений. Я говорю были, потому что теперь, в нашем секулярном обществе часовни превратились в помещения для прощания. Это название не подразумевает никакую определенную религию, и, поэтому, не оскорбляет ничьих религиозных чувств, но это название не навевает такого покоя, как слово часовня. Душевный мир очень важен для людей, отдающих последний долг своим покойникам, но это всегда было важно и для меня. С тех самых пор, когда я дремала в конторе Элвудса в Уорсинге, когда я спасалась от трио террористов в больничной часовне, когда я проводила обеденное время в церкви больницы Святого Мартина после выкидыша, эти «часовни» всегда служили мне убежищем. Я не религиозный человек, во всяком случае, в традиционном смысле этого слова, и я уважаю все чужие верования и тех, людей, которые не поклоняются никаким божествам. Однако уединенность и торжественность таких мест – будь то святая София в Стамбуле или крохотная костница в Седлеце близ Праги – всегда давали мне душевный комфорт. Мне часто приходит в голову, что я, наверное, всегда хотела работать с мертвыми, потому что сама стремлюсь к тишине, покою, к ощущению чего-то вечного и священного.

Однажды, в интервью, меня спросили: «Если бы вы не стали техником морга, то кем бы вы хотели быть?» Повинуясь какому-то непонятному побуждению, я без колебаний ответила: «Монахиней». Я помню, что журналист едва не выронил телефонную трубку на противоположном конце провода: «Никогда в жизни я не слышал ничего подобного!»

Конечно, я едва ли смогла бы стать монахиней – я люблю коктейли, шелковое белье и губную помаду. Я знаю это точно после моей короткой попытки обрести покой в близости с другим человеком, что закончилась провалом, так же, как попытки некоторых мертвецов совместить существование «в лоне сакральной религии», но на границе с миром живых.

В большинстве залов прощания стоит удобный диван, а иногда и стулья. Пол застлан мягкими коврами, а свет приглушен. Часто зал украшают живыми цветами. Здесь нет мебели для умерших, потому что их ввозят в зал на каталке из холодильника – из переходной или оранжевой зоны. Только после пребывания на холоде выкатывают их ненадолго в уютную обстановку зала прощания.

Это очень резкий контраст. Люминесцентные лампы холодильника дают беспощадный свет – беспощадный как по отношению к покойникам, так и по отношению к живым (вспомните свое отражение в зеркалах, установленных в залитых ярким светом общественных туалетах – это кадр из фильма ужасов). Но этот свет помогает нам, сотрудникам морга видеть все изъяны тела умершего и исправить их, чтобы любящие их люди могли спокойно и умиротворенно на них смотреть. Мы не бальзамировщики, наша работа ограничивается реконструкцией тел. Мы не используем косметические средства и практически не прибегаем к инвазивным методам для сокрытия дефектов. Например, если рот покойного широко открыт, мы не сшиваем губы, а подкладываем под голову еще одну подушку, чтобы нижняя челюсть, упираясь в грудь, закрылась сама. Если это не помогает, то мы надеваем на умершего жесткий воротник – два треугольника с закругленными углами, соединенные между собой под тупым углом. Эти треугольники упираются своими основаниями в грудную клетку, а вершинами под нижнюю челюсть, поднимая ее. Телесный цвет треугольников делает их незаметными. Ноздри мы затыкаем марлевыми шариками, чтобы из ноздрей не вытекала жидкость. Никто не знает, как могут отнестись к этому друзья и родственники усопшего. Для того чтобы не открывались глаза, мы закладываем под веки узкие полоски марли. Да-да, я понимаю, что это звучит не очень приятно, но после прощания эти кусочки можно удалить, не причинив покойному никакого вреда. Кроме того, глаза трупа могут быть удалены для использования их роговицы и стекловидного тела для пересадок, и тогда бальзамировщики вставляют в глазницы пластиковые сферы, снабженные шипами, цепляющимися за веки изнутри и не дающие им открываться. Мы делаем все, что можем при наших ограниченных возможностях, и, в конечном счете, покойный выглядит «гармонично» в смерти, а мы не делаем ничего вечного и инвазивного. Таковы наши инструкции.