Патриарх Филарет. Тень за троном

Филарет Никитич лично дал инструкцию, как содержать князя в монастыре, не оставляя без надзора и постоянно загружая занятиями. Как обычно и случалось, от пьянства Хворостинина удалось вылечить. Но, как истинный диссидент, он впал в противоположное настроение и стал весьма красноречиво обличать учения католиков, лютеран, кальвинистов и прочих схизматиков, добравшись даже до чехов. В глазах кирилловской братии всё выглядело благолепно. Даже предисловие протрезвевшего князя к сборнику обличительных произведении главной темой выдвигало советы "родителям о воспитании чад"[136]. Но Филарет Никитич, даже не прочитав сборника, в конце 1624 г. прислал в Кириллов монастырь суровый выговор игумену и братии за то, что они исправляют князя в корне неверно.

С точки зрения истории русского инакомыслия патриарх был не прав. Однако он полагал основной целью излечение Хворостинина от алкоголизма, для чего требовались душевное спокойствие и благое расположение духа. Для того чтобы вернуться в московское высшее общество, Иван Андреевич должен был успокоиться и найти положительные краски в окружающей его действительности. Писания же князя были взрывом эмоций, направленных прежде всего на самооправдание и самовозвеличение.

Советуя родителям учить детей, князь писал, что "не радеющие об учении детей своих лютому осуждению предаются. Такие и детям своим убийцы бывают, и собственной души, потому что одинаково есть устроить свою душу и направить юного мысль". "Свирепо есть человеку неучение", — утверждал Иван Андреевич. Философ — как здоровый человек среди множества больных. "Царям и владыкам подобает призывать мудрых", ведь малознающие "не только владык своих не спасут, но и сами с ними поражены будут". Темные советники хуже врагов!

Разумеется, князь постоянно имел в виду самого себя. Обличив царское окружение, способное лишь обжираться и упиваться на пирах, но не умеющее даже вести войну, Хворостинин возносит хвалу "благоискусным людям", склонным к учению. "Поистине учение истина есть и истинные приобретают его, от учения бывает всякая правда и благоразумие. Учение есть благоразумие, оно просвещает очи сердечные, опаляя неистовство самохотных страстей". Неистовство страстей князю самому было не обуздать. Он тут же доказывает это, вспоминая множество просвещённых мучеников и плавно переходя па себя: "Мы или муками, или не муками от владык страдаем, бедствуем, насилуемы бываем, нс по истине бываем возвышены, не по истине истязаны и оскорблены"[137].

Прекрасное по форме стихотворное "Изложение на еретики злохульники"[138] ещё чётче показало, что разум князя не успокоился. "Огнепальная погружает меня жития сего волна"! — справедливо заметил поэт. Крайний эгоцентризм заставлял его видеть свою судьбу в любом литературном сюжете, использовать для самооправдания любой повод. Едва зашла речь о святых мучениках, князь уже здесь:

Муками и злыми томлениями осудили
И воинов множество на мя вооружили.
Велика была гнева их волна,
Я обличитель был ереси их издавна.
И хотел нечто оставить народу,
Христианскому священному роду…
И вместо чернил были мне слезы,
Ибо закован был того ради в железы.
В темницах пробыл много,
Время там был долго.

Следствие и суд над князем шли в конце 1622 г., именно тогда он мог пребывать в оковах, а в начале 1623 г. он был уже в монастыре. Главное, что ни в чём виновным Хворостинин себя не признавал:

Я избегал неправедного золота
Как скверного поганого болота.
Скрывался от крамольной злости,
Не простёр ей на писание трости.
В полконачалии не показал спины врагам,
Не сотворил обмана своим друзьям.

Пострадал вольнодумец, естественно, без всякой вины, исключительно от великого ума:

Не привык с неучёными играть,
Ни привычек и нрава их стяжать…
Писал на еретиков много слогов,
За то принял много болезненных налогов.
Писанием моим многие обличились,
А на меня как еретика ополчились…
Как еретика меня осудили
И злость свою на мя вооружили.