Патриарх Филарет. Тень за троном

В злобности поэт, не называя имени, довольно откровенно обвиняет патриарха Филарета. Он описывает, как на него подговорили клеветать его холопов, а церковному суду выносит однозначный приговор: "невежды!". Он, многоучёный князь, превзошедший знаниями всех сверстников, он, храбрый воевода, исключительно за свой ум и добродетель пострадал от злых соотечественников: "от владык, ещё больше от властей, также и от церковников неучёных, зря поставленных!" А когда, спросите вы, учёные люди думали иначе? Пьянство князя, естественно, было следствием его тяжелой жизни: "Как камень была утроба моя, железа крепче сердце моё, не веселило меня вино, не услаждали яства. Всякое пьянство было противно моему нраву, но, видя нечестивых, истаяло сердце моё, пьянством исполненное".

Князь утверждал, что был верен царству и Церкви, не прельщался славой и деньгами, но "не умел, как некоторые, никому льстить, поэтому никому неугоден был… какого злого еретичества и ложных изменных малодушеств ни приписали мне! Но, всё это безвинно претерпевая, хотел когда нечто понять и написать от греческих и римских рукописей… было мне это запрещено, судим был от неучёных невежд, объявлен еретиком. Странен я был в этой стране благодушных, обречён на поношение и стыд".

В поэме, обличая вроде бы нравы католиков, Хворостинин постоянно обращается на Русь, где живут "неистовые попы", а "все иерейские чины неучёны"; они "даром приняли учительскую мзду", "духовный разум плотскими похотями заменили". Злочестивые власти, пишет князь так, будто сам не относится к властям, "как бессловесных скотов нас имеют". Богатая Церковь давно растлилась, начиная с архиереев, которые давно уже не духовные пастыри, "но всему миру великие мучители" и "богоненавистные убийцы":

Вы, священной Христовой церкви учители,
Не будьте прежде суда Божия мучители,
Прогоните духов злосмрадных,
Почтите мужей благородных.
Не собирайте серебро и золото,
Чтоб не пожрало вас греховное болото!

Вновь и вновь поэт вспоминает о гонениях лично на него, стоя как бы в центре мира беззакония. Поэму его вполне можно было принять как антиправительственный памфлет, метящий одновременно в Церковь и царство. Но Филарет Никитич не желал князю никакого зла. Он понимал, что юные должны бунтовать, а его пастырский долг — держать эти неизбежные восстания духа в благопристойных рамках. В конце 1623 г., сделав властям и братии Кириллова монастыря письменный выговор за плохой присмотр над юношей, патриарх прислал ему опровержение его взглядов на воскресение мертвых. Князь свиток, как велел патриарх, прочёл и подписал, "был в вере истязан и дал на себя в том обещание и клятву", что больше от православия отступать не будет.

На этом вопрос был исчерпан. Получив отчёт о формальном отречении Хворостинина от заблуждений, Филарет Никитич его простил. Похоже, что сам патриарх обвинениям в ереси вообще значения не придавал. 11 января 1624 г. в Кириллов монастырь была отправлена грамота с подробным перечислением всех прегрешений князя, из которой мы и знаем о его приключениях, начиная с первого обыска в 1621 г. С момента заточения в монастыре прошёл год — ровно столько по традиции давали на исправление пьяницы в монастыре.

Грамота извещала Ивана Андреевича о полном прощении и восстановлении при дворе: "И государь царь и великий князь Михайло Фёдорович всея Руси, и отец его государев, великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Руси, по своему государскому милосердному нраву милость над тобой показали, тебя пожаловали, из Кириллова монастыря велели тебя взять к Москве и велели тебе видеть свои государские очи и быть тебе в дворянах по-прежнему"[139].

Хворостинин вернулся в Москву, но не захотел служить при дворе. Он принял постриг в Троице-Сергиеве монастыре и скончался там 28 февраля 1625 г., в возрасте около 35 лет, под именем Иосифа, преданного своими братьями. Воспитательная миссия патриарха Филарета не удалась. Предоставляю вам самим судить, кто и насколько был неправ в этой истории…

Если одного человека ещё можно было как-то образумить, хотя и не всегда, то утверждение церковной нравственности среди народа русского всегда было вполне безнадёжным делом. Ну не влезал народ в рамки, ему уготованные, — и всё! Издаст патриарх указ против сборов молодежи "на безделицу" за Старым Ваганьковым кладбищем или против игрищ и колядований — и что? Видал наш народ и не такие указы! Не случайно обличения против народных развлечений переходили из окружной грамоты одного русского патриарха в проповедь другого с различием деталей, но сохранением без изменений сути.