Патриарх Никон

Патриарху уступлена изба, и он расположился там на покой.

Вскоре все погрузились в глубокий сон.

Ночью вдруг просыпается Никон: слышен топот лошадей, стук оружия...

Он прислушивается: какой-то голос требует, чтобы отворили ворота.

Никон поспешно выходит.

   — Да что, — кричит поляк, — альбо то можно... точно кепи... точно разбойники... Им говорят, казаки здесь... а он «по царскому указу»... Да и мы по указу... проваливай, служивый, коли не хочешь пули в лоб... Мы, надея на Бога... джелебы не...

   — Что за шум, — раздался громкий голос патриарха.

   — По указу государеву, святейший патриарх, — раздаётся голос за воротами.

   — Святейший патриарх... по указу государеву... измена, — произносит удивлённо Никон.

   — Прикажи, святейший, и мы искрошим их, — раздаётся голос поляка. — Аль мало нас? Все ляжем костьми... Джелебы их была сотня, а то десяток... Я и сам пойду... Прочь от ворот...

   — Крови не проливать, меча не обнажать! Христос сказал Петру: «Кто обнажит меч, тот падёт от меча». Кто ты, дерзающий тревожить мирный сон патриарха?..

   — Окольничий государев, Богдан Матвеев Хитрово, твой богомолец, — по указу царскому.

   — Отворить ворота царскому послу! — величественно произносит Никон. — Послушаем царский указ...

Один из свиты открывает ворота, остальные стоят с пистолетами в руках.

   — Чего хочет от нас великий государь? — обращается он к спешившемуся Хитрово.

   — Святейший патриарх, великий наш государь просит тебя возвратиться в свою святую обитель и сказать: от чего ради ты бежал.

   — От гнева его. Я отряхаю прах моих ног, по святому писанию. И кто может запретить мне ехать, куда я хочу? Не раб же я?..

   — И царь, и царица умоляют тебя возвратиться и не оставлять их своим благословением.

   — Я всегда молю за них Бога и благословляю их ежечасно; но бегу я от ярости крамольников-бояр, — так и скажи великому государю... Я удаляюсь в Киевскую лавру... и там кончу дни свои, как и многие иные подвижники.

   — Не могу, святейший патриарх, без тебя возвратиться, — или поезжай мирно назад, или я должен употребить силу?..

   — Силу?.. против патриарха... силу против святителя... И держит тебя земля над собою?.. Достоин ты смерти.

   — Что ж?.. вели казнить, святейший... я без оружия... вот и меч... А всё без тебя не уеду...

Он бросил меч и пистолет в сторону.

   — Прости... ты раб... слуга... исполняешь приказ самодержца... повелителя... Бери свой меч... бери оружие... я последую за тобою... Но ты скажи ему: коль я б хотел, так и тебя, и твоих воинов не стало бы в минуту единую... Вся Русь пойдёт за мною, как один человек... Эй! люди... тревогу... Пущай православные христиане увидят своего патриарха... патриарха Никона... Николай! — облачение... крест... Я облачусь, а крест и икона — моё оружие против врагов моих.

Свита его стреляет в воздух, огромное село в несколько минут является к избе и, узнав, что патриарх приехал, приходит в религиозный восторг.

Никон переодевается и выходит во всём облачении.

Многосотенная толпа падает на колени, плачет, лобызает его руки, ноги, одежду.

Никон говорит с народом со слезами на глазах, учит его вере и любви...

Рассветает. Он сбрасывает облачение, надевает патриаршую свою одежду, велит достать простой воз и, сопровождаемый народом, своею свитою и драгунами с Хитрово, возвращается в «Новый Иерусалим».

Народ провожает его до другого села. По всей дороге, узнав о его шествии, из сел выходит к нему и духовенство, и крестьяне, с иконами и хоругвями...

У ворот обители окольничий Хитрово спрашивает его:

   — А царю что передать, святейший?..

   — И моё благословение, и мою любовь... Пущай не гневается и помнит: глас народа — глас Божий...

XX ЗЕМСКАЯ СМУТА В МОСКВЕ

Патриарх Никон недаром разошёлся в первый раз с царём по вопросу о медных рублях, выпущенных ещё в 1656 году.

В последующие два года, пока дела наши в Польше, Литве и Малороссии шли хорошо, эти рубли ходили как серебряные: но неудачный поход наш под Ригу, гибель нашей кавалерии под Конотопом, катастрофа чудновская и поражение Хованского сразу понизили ценность этого рубля.

Сделалась страшная дороговизна. Указы, запрещавшие поднимать цены на необходимые предметы потребления, не действовали, и люди стали умирать с голоду.

Главное зло в этом случае было то, что явилось много поддельной монеты, и рубли эти в Малороссии и Белоруссии до того потеряли иену, что их перестали совсем принимать.

Подделки же шли не только извне, но и у себя дома.

Хватали и пытали людей, и получался один ответ:

   — Мы сами-де воровских денег не делаем, берём у других не знаючи.

Между тем серебреники, котельники, оловянишники, жившие прежде небогато, внезапно построили себе деревянные и каменные дома, стали сами носить богатую одежду и поделали жёнам платья по боярскому обычаю, обстановку домашнюю делали богатую, не жалея денег; а сынки их сновали по Москве в дорогих санях и тележках, на лихацких лошадях, или бахматах, как их тогда называли.

Причины такого быстрого обогащения вскоре обнаружились, когда при обысках у них отыскивали и медь, и формы, и инструменты для отливки монеты и чеканы.