Патриарх Никон

Пинхус Данилов был честный человек и вполне заслуживал доверие царя, но имел слабость вмешиваться в политику и, в борьбе бояр с Никоном, он стал на стороне бояр. Считая патриарха тираном, он воображал, что служит верную службу царю, если он низложит его и этим выведет Алексея Михайловича из его железного влияния. Гершко и Мошко, подъехав к аптекарскому отделу, остановились у ворот и оба вошли туда.

Они велели о себе доложить боярину Данилову.

Аптекарский служка побежал с докладом и несколько минут спустя он повёл их к кабинету лекаря.

Подойдя к массивным дверям, служка впустил их туда.

   — Шалем-алехом[57], — встретил их хозяин в собольей шапке, не боярской, а жидовской.

   — С шабашем, реб, — воскликнули оба.

   — Звиткиля?

   — 3 монастыря, — ответил Гершко.

   — А що там патриарх? — допрашивал лекарь.

   — Вин тютю, — вздохнул Мошко.

   — Як тютю?

   — Тютю, — вздохнул Гершко: — утик на коне... да из ним вся дворня, — пояснил он.

   — А куда?

   — А куда, як не до лясу, альбо до Киева к казакам. Вин точно як гетман, при шабле, при пистолете, — заголосил Мошко.

   — Ой! ой! ой! — взялся за голову Данилов, — то-то буде гвалт... то-то буде гешефт... то-то бояре злякаются...

Лекарь схватил соболью шапку с головы и бросил её о пол.

   — Я до царя... в погоню за ним... Ой, ой, ой, що буде...

Он торопливо оделся и, уходя, шепнул им.

   — Шабаш уж здесь справляйте... помолитесь, а я тим часом приду и мы кидишь зробим и повечеряем: рыбу с перцем... гугель и цимес буде... Да я царю о вас скажу... вот и наградит.

   — Будем за вас, реб Пинхус, Бога молить.

Данилов побежал во дворец с Постельного крыльца. Ему сказали, что царь собирается ужинать. Но он велел доложить, что по очень важному делу.

Царь встревожился — приход к нему в необычайный час лекаря означал что-то недоброе.

   — Уж не заболела ли царица, аль кто из детей, аль царевны-сестрицы, — подумал он и велел тотчас его ввести к себе.

   — Никон! Никон бежал, — задыхаясь произнёс лекарь.

   — Кто тебе сказал?.. — Это ложь, неправда...

   — Как неправда, ваше величество, приехал из монастыря Мош... Гер.., що я кажу, Афанасьев и Левицкий, служки патриарха... Кажут, в казачьем патриарх...

   — Лгут они, не верь... Ты вот пойди, да прогони их обратно в монастырь. Выехал патриарх по моему указу, да завтра и возвратится... Да накажи им: вздор не молоть, коли спины целы.

   — Як же, ваше величество... воны кажут, что на тойре... на евангелии присягнут, що то правда.

   — Я говорю, что лгут... и ступай с Богом. Спасибо за добрую службу... да им-то не забудь сказать: пущай не болтают, а едут тотчас домой, да чтоб духа их не было на Москве... Слышишь?

   — Слушаюсь, ваше величество.

   — Да и гы никому не болтай, как патриарх да бежал? Аль мы его истязали? аль пытали? аль иное делали?.. Теперь ступай...

Царь подал ему благосклонно руку, тот её поцеловал.

   — Вей! вей!.. що мы наробыли, — завопил Данилов, влетая в свою комнату. — Садитесь на свой виз, да до дому.

   — Як то можно, реб? В шабаш? — ужаснулись оба.

   — Що ж робыть? Царь наказал: нущай-де едут тотчас до дому.

   — Кинь наш ничего не йв, — заплакал Мошко.

   — Да и мы ничего не йлы...

   — Не йлы?.. Вернитесь пишки... а по дорозе, в кабаке, и йсты будете, - успокаивал их лекарь. — Царь казав, щоб духу вашего не было в Москви, да щоб молчали: патриарх-де по царскому указу уихав.

   — Ой! вей! що мы наробыли, — заголосили оба.

   — Уж мы, реб Пинхус, коня у вас заставим, а мы пишки...

Ким, Гершко, — крикнул Мошко, поспешно схватив товарища за руку и уводя его.

   — Щоб тому светлейшему не было ни дна ни покрышки, — ворчал последний, уходя.

__________

Едет святейший всю ночь просёлками, и к утру они расположились в лесу отдохнуть и покормить лошадей.

Как простой казак, Никон ложится на траве под деревом и сладко засыпает. С непривычки верховая езда сильно его разбила.

Спит он несколько часов и, проснувшись, требует поесть.

Скудная трапеза кажется ему такою вкусною и он, насытив голод, творит молитву и велит двинуться в дальнейший путь.

В то время, как святейший собирается сесть на коня и поправляет свои волосы на голове, в кустах два глаза на него глядят, а драгун, которому они принадлежат, произносит про себя:

   — Он, не ошибся...

Воина этого, когда он приближался, никто не заметил из свиты Никона — все от усталости спали крепким сном.

Но едва только тронулся Никон се свитою в путь, как следовавший за ними драгун поспешил через лес и вышел в поле. Там стояло человек десять драгунов, сильно вооружённых и один из них в блестящей одежде воеводы.

   — Боярин, — обратился к нему драгун, — я не ошибся — это не казаки, а сам патриарх и его свита.

   — В таком случае нам нужно за ним следить... Мне кажется, патриарх заночует где-нибудь в избе, — тогда мы и заберём их сонных...

   — Как прикажешь, боярин.

Отставая от патриарха на несколько вёрст, они так следили за ним весь день.

К вечеру, как и предсказывал начальник отряда, Никон вынужден был, для того чтобы дать отдых и лошадям, и людям, заехать во встретившееся село.

Здесь они остановились в первой же избе, куда их впустили. Лошадей развьючили, проводили и дали им есть, а люди тоже поели и легли отдохнуть.