Патриарх Никон

   — Святейший! за твою добродетель: за то, что неустанно ты радеешь о церкви Божьей, о твоей пастве и народе. Гляди, как было при тебе: государство в могуществе и славе, а государева казна полна. А теперь воинство разбито, в плену лучшие воеводы, и два раза мы с позором собирались бежать в Ярославль... Порядка же никакого, — не знаешь, кто и наистаршой, кто главарь... а казна царская, хоть шаром покати... А тут собрали соборную думу из святителей и бояр, и она судит и рядит и мирские, и духовные дела, и, страшно вымолвить, ходят слухи, что за веру будут казни по уложению!

   — Господи, до чего мы дожили... до чего дожили... А раскольничьи попы, чай, рады?

   — Как же им-то не торжествовать? Питирим и Павел им льстят: нужно-де тебя, Никон, низложить, а коли низложат, то возьмутся за них... Повидишь моё слово... Но я ведь чего страшусь: коли, да сохранит Господь, брат Алексей умрёт, тогда и Милославские всё захватят с раскольниками государево дело, и тогда они назовут тебя еретиком и сожгут в срубе... Беги от греха, святейший... Беги, куда хочешь, — аль в Киев, аль в Вильну.

   — Да как бежать-то, царевна?.. А Русь что скажет?.. И братию как оставить и обитель эту… Докончил я и храм и службу в нём уж правлю... И зачем бежать?

   — От пыток, истязаний и лютой смерти... А там, в Киеве, будешь ты в почёте, в могуществе... да и друзья твои приедут туда...

   — Да кто же последует за изгнанником, беглецом?

   — Кто? Мама Натя... и... и — я...

   — Ты, да как же это?

   — Убегу... убегу... и след простынет... Ни одна застава не задержит меня... хоша бы пришлось в мужской одежде пробираться.

   — Царевна, что говоришь ты?.. сестра царя... самодержца... и ты последуешь за бедным монахом... опозоренным... прогнанным!

   — Не то говоришь ты... Я, царевна, дочь и сестра русских царей, пойду за великим подвижником православия, за великим святителем, за патриархом всея России. И что может быть выше сея любви, как не положить душу свою за брата... Обмывать я буду твои ноги, как омывал ты в Москве странникам... Святейший патриарх, дозволь мне и маме Нате следовать за тобою... подобно святым жёнам Евангелия мы будем служить тебе с любовью.

Никон прослезился, обнял её горячую голову и поцеловал её.

   — Права ты, царевна, мне нужно бежать от греха, введут они и царя, и церковь святую во грех... Пока Алексей жив, он не попустит торжеству раскола, но коли он, да сохранит Господь, умрёт, — горе тогда и моим последователям, и церкви Христовой. Знаю я, для чего и хотят они ввести за вероотступничество и пытку, и казни, это они готовят мне костёр... сруб... как Иоанну Гусу кесарь. Но вижу я иное... Они себе готовят эти костры. Питирим и Павел, оба как будто родились не здесь, а в Гишпании... Меня они отравили, да Бог помиловал, а теперь они готовят мне сруб.

   — Тебе и нужно бежать от этого греха, да не осквернится земля русская позором, а коли ты будешь в Киеве, так ты их поразишь страхом. Коли ты будешь там, одно имя твоё будет приводить их в трепет, да и царь тогда пожалеет о Никоне... Поезжай туда... да поскорей. Я с мамою Натею тоже проберёмся туда... хоша бы и пешком... Умоляю тебя... видишь, я па коленях...

   — Еду... еду... царевна... встань... Твои святые речи меня подкрепили... Теперь с ясным сердцем я туда выеду... и завтра же ночью; теперь ночи тёмные... и за одну ночь Бог знает куда заедешь.

   — Так ты слово даёшь?

   — Вот тебе моя рука... но и ты дай слово.

   — От меня слова нечего брать, я тебя найду и на краю света... Лишь бы Господь Бог дал тебе, святейший, уйти от врагов в Киев.

   — Итак, прощай... Я провожу тебя к маме Нате.

   — Не нужно... я сама найду путь... Благослови только меня на прощание и не забудь меня грешную в своих святых молитвах: и я буду служить ежедневно молебны, да охранит тебя в пути Творец всемогущий.

Никон проводил её на дорогу и, простившись с нею, возвратился в свой скит с весёлым сердцем.

   — Свет не без добрых людей, — подумал он.

XIX БЕГСТВО НИКОНА

В Новом Иерусалиме творится что-то необычайное. Домашний штат Никона и в Новом Иерусалиме невелик: два крестника его — евреи, Афанасьев и Левицкий, с жёнами; другой крестник Денисов, из немцев рижских; Трофим (слесарь) с женою; поляк Ольшевский и Кузьма, с которыми он жил в Крестном и, наконец, зять его Евстафий Глумилов.

Последний был женат на сестре Никона, которую он носил на руках, когда был ещё мальчиком. Сделавшись патриархом, Никон не постыдился крестьянина-зятя и приблизил его к себе, не давая ему никакого общественного назначения, и он заправлял лишь частными его делами.

Крестники его, Афанасьев и Левицкий, заведовали работами по монастырю, а Денисов был пожалован в боярские дети и заведовал отчётностью монастырскою, как человек честный и бескорыстный.

В этой-то дворне стали к чему-то готовиться. Всё укладывали в походные тюки свои пожитки и приготовляли походную провизию: хлеб, сушёную рыбу и тому подобное.

Приготовления эти делались хотя поспешно, но втайне от монастырской братии.

Вся дворня была встревожена неожиданностью, но явно была довольна походом, хотя не знала, куда и зачем.