Патриарх Никон

   — Уж ты ищи... Ты отыскал и Машку Долгорукую, заставил дать своё благословение, вот и покарал Господь за обиду матери.

Патриарх вспылил, но удержался.

   — Царица, — произнёс он спокойно, — я взаправду думаю день-деньской о сыне; не хочешь ты, чтобы у него было потомство, — я это понимаю... понимаю и цели твои, но этого не будет... я снова женю сына.

   — И без моего благословения?

   — Хоша бы и без твоего благословения.

   — Кто же будет моею царицей, — рассердилась инокиня.

   — Твоей и моей царицей будет Евдокия Лукьяновна Стрешнева, дочь моего окольничего.

   — Авдотька! — вспылила инокиня. — Да это будет на смех курам! Щуплая... две помойные ямы среди щёк... Да и Стрешневы... хамы... Не будет моего благословения... и поглядишь, и она околеет вон как та... ну, покойная Машка.

   — Полно, баба, дурить-то, — вышел из себя патриарх. — Коли будет она царицей, поклонишься ты ей в ноги, как царице, и не будет она порченая: я окружу её Стрешневыми, и будут они отвечать мне за неё головой, а к тебе, царица, не будет она ездить и пить квас.

Инокиня бросила на Филарета быстрый взгляд — лицо его было спокойно, но грозно.

   — Да, — продолжал он. — Стрешневы будут отвечать за неё головой своей, и всех твоих боярынь я выгоню из дворца, а родственников и всех твоих слуг я и на глаза царицы не пущу. Я буду бодрствовать за нею и за её детьми, коли Бог их даст, как за зеницу своего ока, и коли её изведут, как в бозе почившую, то... то...

   — Кто же извёл ту? Она сама извела себя, — прошипела инокиня.

   — Кто извёл её? А вот что я тебе скажу: коль Стрешнева будет изведена, так я знаю, за кого взяться... Но вместо ссоры ты скажи, дашь ли благословение царю, коли он женится на Стрешневой?

   — Не дам.

   — И это последнее твоё слово?

   — По... последнее...

   — Так вот тоже мой сказ: возьму я тебя с собой, повезу в Новоспасский монастырь, буду тебя пытать, пока не повинишься во всех твоих грехах... Вспомню я многое... вспомню я тебе и квас, которым ты угораздила покойную царицу, и многое, многое иное... Повинишься ты тогда и примешь ты схиму, и сошлю я тебя вновь в Ипатиевскую обитель до скончания твоей жизни. Вот тебе, инокиня, и моё то последнее слово. Кайся и скажи: дашь ли слово, что не будешь перечить браку сына?

   — Делай что хочешь... Я ничего... Бог да благословит его... моё материнское сердце истерзано... Убивалась я за ним... за сыном-то, а ты угрозы свои напущаешь... Господь с тобой... я больна... и конец-то мой близок... а ты ещё... да Бог с тобой.

   — То-то, ты помни только — я всё знаю и прощаю... прощаю, ибо ты родила царя Руси Михаила Фёдоровича Романова, Богом избранного, Богом венчанного... Не подобает по этой причине ставить тебя на позор. Но коли ты не покаешься, так глаголю тебе: горе тебе будет и фарисеям твоим... Теперь еду к царю.

Не дав даже ей благословения, Филарет поехал к сыну.

Царь Михаил после смерти жены совсем раскис: он весь день ходил, как шальной, и то плакал, то хохотал без причины. Называли эту болезнь Бильс и Бальцер, придворные врачи, флуксус церебралис, сиречь, приливом крови в голове, вследствие плача и множества поклонов, которые делал по нескольку раз в день царь.

Патриарх застал его за этим же занятием в его опочивальне.

   — Полно те убиваться, — сказал он, — молод ты, да и царствовать нужно. Назавтра боярская дума — ты и приезжай.

   — Да уж очень, очень сердце болит за покойницу... так и стоит в очах моих.

   — Полно, говорю тебе, сын мой, убиваться-то. Была то воля Божья, а не наша... Да к слову, вот тебе и жениться снова надоть... невеста уж ждёт тебя.

   — Как жениться? Коли я не хочу... Да как же после-то Марьи Владимировны, да жениться? — недоумевал царь Михаил Фёдорович.

   — Да так и женишься.

   — А коли я не хочу?

   — Царь не может, не смеет этого сказать; хоть тресни, да женись — тебе и царству нужен наследник.

   — Да как же? Любил одну, та умерла, теперь женись на другой, а та ещё снова помрёт: плачь, убивайся, да хорони, да поминки справляй, уж лучше не женюсь: уж прошу, святейший отец, не жени. А матушка благословение даёт?

   — Даёт.

   — Ну, коли даёт, так и я... благослови.

   — Спасибо, я знал, что не откажешь.

Патриарх благословил его, поцеловал и хотел уйти, да вспомнил.

   — Эх! Да я и забыл-то тебе сказать, кто невеста.

   — А кто?

Обрадовался царь, что, по крайней мере, узнает кто невеста.

   — Дочь Стрешнева, Евдокия Лукьяновна: девица богобоязненная, прекрасная, будет отличная тебе жена, а нам и земле русской царица.

   — Евдокия, Авдотьюшка... ничего... спасибо, святейший отец, что радеешь обо мне, а уж я думал, вовек не женюсь.

   — Женим, — проговорил патриарх, уходя поспешно.

   — Отец сказал мой: коли царь, так женись, хоть тресни... Этого-то не знал, да и матушка не говорила, — бормотал царь себе под нос.

Возвратясь к себе, патриарх послал за Стрешневым. Тот вскоре явился.

Патриарх испугался, взглянув на его постное, исхудалое лицо.

   — Ты болен? — спросил он.

   — Здоров, святейший патриарх, да вот лежал в постели.

   — Чего же лежал?