Патриарх Никон

   — Сам знаешь: боярыня в опале, дом сиротой стоит, а Ваня у царя на иждивении.

Пронский изумлённо взглянул на юношу.

   — У государя великого?

   — Да, государь беречь племянника повелел: ведь он теперь единственный Морозов на всю Россию.

В тот же вечер молодой Морозов был помолвлен с княжной Аксиньей Пронской.

XXIII

На небе ещё мерцали утренние звезды, когда из ворот Печерского подворья выехали дровни, на которых сидела под конвоем двух стрельцов Морозова. По приказу патриарха её везли снова в Чудов монастырь.

Во вселенской палате, куда внесли Морозову, кроме митрополита Крутицкого Павла, архимандрита Чудовского Иоакима и думного дворянина Иллариона Уварова, находился сам патриарх Питирим и несколько бояр.

Питирим обратился к сидящей перед ним женщине:

   — Как же ты, боярыня, прельстилась Аввакумкиной лестью? Брось свои мечтания, воссоединись с истинной церковью.

   — Была она раньше истинной, но ныне развращена Никоном.

Патриарх вздрогнул:

   — Какую мерзость ты глаголешь, исповедуйся...

   — Кому же мне исповедаться? — спокойно спросила Морозова.

   — Да разве мало пастырей на Москве?

   — Много их, но истинных нет.

   — От гордости помутился её разум — прошептал Питирим, — подайте сюда освящённое масло да сучец, помажу её, может, смирится.

Морозова старалась выбиться из рук державших её стрельцов.

Патриарх хотел уже помазать сучцом её лоб, как Морозова отчаянно воскликнула:

   — Не мажь меня отступным маслом, не губи!

   — Как ты смеешь называть так святой елей! — проговорил патриарх с негодованием.

   — Слава тебе, Боже, что спаслась отступного помазания, — прошептала Морозова, — твоими молитвами, старец Аввакум!

Услышав имя Аввакума, Иоаким улыбнулся:

   — Не будет этот льстец больше смущать вас, крепко держат его в Пустозерске.

Боярыня вздрогнула, узнав об участи Аввакума.

В палату ввели для допроса Урусову и Марью Данилову, жену стрелецкого полковника.

Она успела бежать в Подонскую страну, на Дон, но была там поймана, привезена в Москву и посажена с Урусовой.

Морозову понесли обратно на Печерское подворье, а Урусову патриарх велел держать за руки и, обмакнув в елей сучец, хотел намазать ей лоб.

Точно ужаленная, отпрыгнула княгиня в сторону.

Стрельцы снова схватили её за руки и хотели подвести её к Питириму, но ей опять удалось вырваться.

   — Уведите их вон, — еле слышно проговорил Питирим.

Узниц тотчас же повели из палаты.

   — Попробуем последнее средство, — предложил митрополит Павел, — пошлём к Морозовой для увещания митрополита Иллариона Рязанского.

Так и решили поступить.

Вернувшись в своё помещение во дворце, Иван Глебович не знал, куда ему деться от радости.

Он понимал, что брак даёт ему возможность возвысить имя Морозовых, и теперь он мечтал, что царь будет посаженным отцом на свадьбе.

В небольшом помещении Морозову было жарко. У юноши заболела голова.

Иван Глебыч несколько раз прошёлся по горнице. Он чувствовал, что шатается.

Он пробовал молиться, но мысли путались.

Юноша порывисто стал раздеваться, не зовя никого на помощь.

В голове его словно замелькала пёстрая нить. Он вспомнил, как ласкал его старик-отец, на глазах показались слёзы, и, тихо всхлипывая, он стал засыпать каким-то странным тяжёлым сном. Всё в голове кружилось: он чувствовал, что падает в какую-то пропасть... И юноша потерял сознание.

На другой день утром князь Урусов послал справиться о помолвленном женихе.

   — Спит ещё, княже, — отвечал посланный, — дверь в горницу к нему заперта!

   — Пусть его понежится, кудрявых сновидений навидится, — шутливо заметил князь Пётр.

Через два часа Урусов прямо от царя снова отправился к племяннику.

Дверь по-прежнему была заперта: изнутри никто не откликался на вопросы.

   — Эх, парень-то заспался, — недовольно прошептал Урусов и стал громче стучаться в двери.

По-прежнему ответа не было.

   — Неладно там что-то, — тревожно проговорил князь и, позвав двух стрельцов, велел высадить дверь.

Из разбитой двери хлынул удушливый запах угара. Урусов бросился к неподвижно лежавшему юноше.

   — Угорел! — с ужасом понял князь и, схватив племянника на руки, вынес из горницы.

Немедленно был позван государев лекарь Каролусь, но было уже поздно — молодой Морозов без страданий отошёл в вечность.

XXIV

В один из дней боярыне сообщили о смерти сына.

Побледнев, она отшатнулась, прислонилась к стене, но не выронила ни слова.

Прошёл день, и только к вечеру волнение, скрываемое внутри, вырвалось наружу. Упав перед образами, она горько зарыдала.

С этого времени она дала обет не принимать в пищу молока, сыра, яиц, употреблять же только еду с постным маслом.

Среди приверженцев старой веры пошли толки, что сын Морозовой отравлен.

Узнав о смерти молодого боярина, государь велел раздать имение, вотчины, стада коней. Золотая, серебряная посуда, драгоценности были распроданы, дом запустел, дворня разбежалась, часть её перешла к другим господам...

Узнав, как содержится она в заточении, государь разрешил, чтобы Морозовой прислуживали две девушки.