Патриарх Пимен. Путь, устремлённый ко Христу

Вот как описывает зловещую атмосферу двадцатых годов в Москве Анатолий Борисович Свенцицкий (1921–2007; племянник известного проповедника о. Валентина Свенцицкого): «…В школе учили вирши Демьяна Бедного: «У Николы сшибли крест, стало так светло окрест! Здравствуй, Москва — новая, Москва — новая бескрестовая!» Яркими красками на корпусах «антирелигиозных» трамваев, оборудованных художниками РОСТа и авторами ЛЕФа, были нарисованы неприличные карикатуры на Иисуса Христа, Богоматерь. Помню, почему-то апостол Петр обнимал нагую женщину, у которой на нимбе было написано: Св. Фекла… В Москве таких трамваев было несколько. Мои родители брезгливо не садились в эти вагоны, тем более что кондукторский сбор шел на антирелигиозную пропаганду общества «Воинствующий безбожник», возглавляемого Емельяном Ярославским»[47].

* * *

…Но была иная Россия, хранившая заветы Святой Руси. «В одном из самых уединенных скитов Лавры, — вспоминает Патриарх, — в пустыни Святого Духа Параклита, состоялось мое пострижение в монашество, и там проходили первые шаги моего монашеского искуса, «вся вменяющаго во уметы, да Христа приобрящу». Здесь же я насыщался от сладостной трапезы бесед и наставлений, исполненных глубокой мудрости, огромного опыта и духовной настроенности, всегда любвеобильного и благостного приснопамятного наместника Лавры архимандрита Кронида[48], много добрых семян посеявшего в мою душу»[49].

Совершивший постриг духовник скита игумен Агафодор нарек инока Пименом — в честь подвижника Египетской пустыни преподобного Пимена Великого (340–450).

«Мое имя Пимен (которое переводится как «пастырь»), — писал Патриарх, — дано мне Провидением… когда я размышляю о своем монашеском имени Пимен, я всегда думаю о том, что оно обязывает меня ко многому. Промысл Божий повелел мне стать пастырем. Но если мы обратимся к Святому Евангелию, то услышим слова Христа Спасителя о том, что нужно быть не просто пастырем, а пастырем добрым, который полагает душу свою за овец своих. Именно это, несомненно, налагает на меня, как носителя этого имени, большую ответственность»[50].

Конечно, будущий Патриарх получил имя Пимен промыслительно, ибо Господу было угодно, чтобы он стал пастырем многомиллионной православной паствы своего Отечества. Его Небесный покровитель в юности вступил на стезю монашества и прославился равноангельским житием. Он получил наименование «Великий», ибо был велик в добродетелях смиренномудрия, простоты, скромности, нестяжания, правдивости, самоотверженного служения Богу. Духовное совершенство — это постоянная, в продолжение всей жизни, хвала Богу, это постоянное горение духовного пламени. К такому совершенству и стремился преподобный Пимен Великий, назидая своих учеников: «Кипящему сосуду не прикоснется муха, егда же остудится сосуд, всякие гады внидут в онь». Так преподобный призывал к постоянному памятованию о Боге, постоянному возгреванию огня молитвы. Молитвенность и постоянное памятование о Боге стали основными духовными качествами будущего Патриарха.

Значение имени — глубоко онтологично, ибо имя, как подчеркивает священномученик Павел Флоренский, должно выражать внутреннюю идею личности. «По имени и житие» — стереотипная формула житий; по имени — житие, а не имя по житию. Имя оценивается Церковью, а за нею и всем православным народом, как тип, как духовная конкретная норма личностного бытия, как идея, а святой — как наилучший ее выразитель, свое эмпирическое существование соделавший прозрачным так, что чрез него нам светит благороднейший свет данного имени»[51].

Имя Пимен, полученное будущим Патриархом при пострижении в монашество, ознаменовало особое о нем попечение Божие, помогло ему стать достойным пастырем.

После пострижения в монашество монах Пимен некоторое время проходил иноческий искус в лаврском скиту Параклита. Это было тяжкое время испытаний для него и для всей Русской Церкви. Набирала силу атеистическая пропаганда, усиливались гонения на духовенство и преследования верующих, в особенности после указа ЦК ВКП(б) от 24 января 1929 года «О мерах усиления антирелигиозной работы», в котором каждый церковный приход объявлялся «контрреволюционной организацией, имеющей влияние на массы»[52].