Патриарх Тихон. Крестный путь

«По долгу преемника древних собирателей и строителей земли Русской, святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена, – заявлял патриарх православному народу и всему белому свету, – мы призываемся совестию своею возвысить голос свой в эти ужасные дни и громко объявить пред всем миром, что Церковь не может благословить заключенный ныне от имени России позорный мир. Этот мир, принужденно подписанный от имени русского народа, не приведет к братскому сожительству народов. В нем нет залогов успокоения и примирения, в нем посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нем зародыши новых войн и зол для всего человечества».

Репрессий от властей не последовало. Не все-то ленинцы приняли такой мир. При голосовании в ЦК Ленин получил семь голосов при пяти против и одном воздержавшемся.

Собору пришлось тревожиться о другом. Горькая весть пришла из Тверской епархии. В пустынь преподобного Нила явились солдаты, забрали ключи от храма и, кощунствуя, пытались вскрыть раку. На игумена направили револьвер, требуя снять крест. Игумену пришлось подчиниться. Обшарили алтарь, ища какие-то несметные богатства. Слава Богу, в монастырь прибежали крестьяне окрестных сел и деревень, и солдаты, перепугавшись, убрались.

Торжество православия

Торжественная служба в первое воскресенье Великого поста состоялась в храме Христа Спасителя.

Патриарху сослужили митрополит Антоний, приехавший из Киева, Владимирский митрополит Сергий, архиепископы, епископы, архимандриты, протоиереи, все пресвитеры Успенского собора и архидиакон Константин Розов.

Казалось, вся Москва втиснулась в храм, спасаясь от бури, разметавшей на части государство и саму жизнь.

Только в храме и осталась мудрая вечность. Здесь все еще торжествовала правда, не убитая ложью людей, присвоивших себе имя защитников народа.

Всякая служба архидиакона Розова потрясала прихожан, но теперь, охваченный священным пламенем, он был устами великой России. Символ веры, сказанный им Богу, пронзал сердца не звуком, но сутью слова. Всякий в храме понимал: это Россия клянется Троице и матери-Церкви быть по правую сторону.

– Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера Вселенную утверди, – пел Розов древним, очень простым и воистину величавым распевом.

И даже старым, усталым от жизни людям открывалось: их собственная вера есть твердь Вселенной, их душа, проведшая век в тесноте обыденности, на самом-то деле – необъятная душа мира сего… От такого пения не сразу очнешься, но Розов уже провозглашал анафему. И опять это был не голос человека, служителя храма, – само Небо низвергалось на землю, сокрушая нечисть.

Отцы пресвитеры вторили архидиакону, и чудилось – гулы жутких подземелий согласно отвечают Небесам.

Все ждали самого страшного: проклятия новой власти. И вот – а-а-на-а-фе-е-ма! В сердцах – побеги надежды на спасение. Как само спасение – ликующие многолетия патриарху Московскому и всея России, единственному русскому столпу, противостоящему безумству всемирной революции.

Власти и на этот раз смолчали. Более того, на Соборе появился епископ Нестор Камчатский, отпущенный большевиками из Таганской тюрьмы.

Владивосток занял японский адмирал Като. Французы и англичане высадили десант в Мурмане, в Архангельске. Комиссаром по военным и морским делам стал Троцкий, палочка-выручалочка большевиков.

Правительство Ленина перебралось в Москву, и большевики принялись очищать новую свою столицу от разбойников. Двадцать шесть особняков, где блаженствовала братва анархистов, перешли к «народу». Не обошлось без стрельбы. Бывший Купеческий клуб брали с боем.

На третий день Пасхи святейший Тихон служил литургию в Марфо-Мариинской обители. Потом был молебен, и патриарх остался отобедать в келии великой княгини Елизаветы Федоровны. Говорили об Иоанне Константиновиче.

– Я вижу в нем чудесного архиерея, – признался Тихон. – Таких чистых, высоких духом людей среди архипастырей не так-то уж и много. Но! Ах, это несчастное «но»! Отцу Иоанну, он ведь диакон, лучше бы всего выехать за пределы России. И поскорее.

Увидел, как напряженно, настороженно смотрит Елизавета Федоровна.

– Я сказал что-то неудобоваримое?

– Мне тоже со всех сторон приходят предложения о немедленном выезде… Особенно германское посольство старается: вы – немка, что вас связывает с Россией? Плечами пожимают. А связывает меня с Россией – судьба и православие. Чашу надо пить до дна. Да и как оставить сестер, обитель? Это же детище мое… Вашему святейшеству тоже бы ведь надо поберечься!

– Пастырь без стада – это пустой дудец в рожок. А за Иоанна Константиновича, простите меня, тревожусь…

– Он себя любит называть Иваном, по-русски… Я думаю, дети Константина Константиновича останутся с Россией до конца, каким бы он ни был, этот конец.

– Господи, ничего ведь другого не остается, как самим – без армий, без ружей – стоять за Россию. Хватит ли нашей жизни увидеть Родину воспрявшей, преображенной!