Патриархальный город

И чуть погодя добавил:

— А ты, Петрэкеску, уж сразу и обижаться? Я, может, вовсе и не про тебя!

Пескари посмеялись над Петрэкеску. И Петрэкеску ничего не оставалось, как посмеяться вместе с приятелями, которые, как и он, тоже не хватали с неба звезд.

Затем, расстегнув на необъятном животе плащ и улыбаясь широким, как полная луна, лицом, лоснившимся от удовольствия и пота, полковник Цыбикэ Артино за третьим стаканом шприца поведал им в веселии сердца, как нынче в поезде сделал открытие: оказывается, город их — город бабушек и матушек.

— И это я могу вам доказать, не сходя с места и при свидетелях. И тебе, дорогой Пескареску! И тебе, дорогой Пескаряну! И тебе, Пескаревич! И тебе, Пескаренберг! И тебе, Пескарикэ! И тебе, Пескаревский! И тебе, Пескарев!..

Откинувшись на спинку стула и раскручивая на дне стакана остатки третьего шприца, полковник Цыбикэ Артино с удовольствием приступил к перекличке своих земляков: Петрэкеску, Тэмэшяну, Добровича, Стейнберга, Леоникэ, Мировского и Павлова, чьи фамилии он своей властью переиначил в Пескареску, Пескаряну, Пескаревич, Пескаренберг и так далее. Ему нравилась сама идея — объединить их всех в одно зоолого-этимологическое семейство и, сохранив общий корень, различать между собой лишь окончаниями подлинных имен, как они значились в метрических свидетельствах.

Он знал, что и после его отъезда, отныне и впредь, она будут откликаться на эти прозвища. И обнимал их всех нежным отеческим взглядом.

— Разговорчики в строю, Пескаряну?

— Я, господин полковник? — смутился Пескаряну. — Да разве я могу вступать в спор со старшим по чину? На фронте я служил у вас младшим лейтенантом.

— А мне показалось, что ты шевельнулся! Придется тебя наказать. Порцию муштровки… Некулай!

Жирным пальцем он указал официанту на опустевшие стаканы, кружки и стопки.

Некулай, не мешкая, исполнил свой долг.

И тогда полковник Цыбикэ Артино объяснил пескариному обществу, как ему удалось обнаружить, что их город — город бабушек и матушек:

— В купе нас ехало шестеро. Я — шестым! Кое-кто помоложе; прочие постарше. Одних я знал, других нет. Через четверть часа я взял их в оборот. Я ведь не могу молчать больше четверти часа. Мне непременно нужно поговорить. И я потребовал, чтоб они доложились.

Полковник прокашлялся: он был великий мастер передавать разговоры, в точности сохраняя мимику и интонации персонажей.

— Я задаю вопрос: «И куда же вы, господин Гольд? Я слышал, вы переселились не то в Галац, не то в Брэилу». А Сами Гольд, которого все вы знаете и у которого, как отсюда уехал, капиталу ни на грош не убавилось, отвечает: «Я как и вы, господин полковник. Еду с матушкой повидаться по случаю рождества Христова». Я говорю: «Прекрасно, уважаемый Гольд!» И перехожу к следующему, капитану Уле: «А ты, Джорджикэ, откуда следуешь? Ты ведь, кажется, служил в Орадя Маре». Он: «Здравия желаю, господин полковник! Служу я в Араде![41] Да решил завернуть сюда на недельку, бабушку проведать!» Я: «И заодно предпринять ночную вылазку в «Сантьяго» с Тави Диамандеску и Хартуларом?..» Он: «И это не возбраняется, господин полковник! Пост-то кончился, и батюшка дозволяет скоромное…». Перехожу к следующему, новоиспеченному новобранцу: «А вы, молодой человек?..» А этот юнец, напудренный, прилизанный, с этаким гонором отвечает: «Как, господин полковник, вы меня не узнаете? Я Анибал Сава, сын Эмила Савы, префекта… Еду повидаться с маман». А я ему в ответ: «Браво, Ганнибальчик! Вижу, память у тебя хорошая, и ты, стало быть, должен помнить, как я отодрал тебя за уши, когда ты, дорогой Газдрубальчик, чуть не сшиб меня велосипедом…». Поворачиваюсь затем к девушке, что сидит в уголке: «А вы, барышня?» Она (тут полковник жеманно повел подбородком и отвечал тоненьким голоском примадонны): «Меня зовут Лола, господин полковник. Лола Пэун. Я внучка господина Жоржа Пэуна, с которым вы, конечно, знакомы… Еду повидаться с гранд-маман». Тут я прихожу в восторг: «Ага! Вы, стало быть, Лолика, внучка господина Иордэкела?.. Очень-очень рад, а как, должно быть, обрадуется госпожа Ветурия…» И принимаюсь, наконец, за последнего. По виду старичок вроде тебя, Пескарев. Кто таков и как звать, не знаю. Говорю: «Надеюсь, вы не станете уверять, что едете повидаться с бабушкой». А он посмеивается: «С бабушкой — нет, господин полковник, потому как она, прошу прощения, в прошлом году померла. А вот с мамой повидаться хочу». Я: «Вы, часом, не из долгожителей?» Он: «Нет, господин полковник. Пока еще нет! Только бабушка до ста девяти годков продержалась. А маме всего-навсего девяносто один… Но долгожителей в нашем роду и впрямь было много…» Я говорю: «Верю! Больше доказательств не требуется».

— Это Пестрицойю, полковник! — вылез вдруг с предположением Пантелимон Таку. — Пестрицойю, из финансового управления; бабушка его в прошлом году ста девяти лет от роду умерла… Только Пестрицойю и живут до девяноста или ста лет…