Патриархальный город

— Помилуйте, помилуйте, зачем же так? — оскорбился господин примарь Атанасие Благу.

Полковник Цыбикэ Артино, который тоже успел кое-что узнать от Таке-фонарщика, заранее усмехался тому, что скажет господин примарь:

— Не торопись, дружок Тэнэсикэ![43] Я видел, какой памятник вы поставили на площади героям — орущий денщик грозит кулаком примэрии… Оставьте в покое хоть мертвых… Ты мне лучше скажи, что это с тобой такое? Что за царапины на лице? Решил делать татуировку? Королем в Уганду или Дагомею собрался! Небось у Скарлата Бугуша о них выспросил и на карте подсмотрел!

Даже под толстым слоем пудры, которой была присыпана татуировка, — пудры розовой, с туалетного столика госпожи Клеманс, — все увидели, как покраснел господин примарь Атанасие Благу. И, смешавшись, пробормотал нечто невразумительное:

— Да все эта паршивая кошка!

— Лучше уж помолчите, господин Тэсикэ, а то как бы кошка не прознала, сколь непочтительно вы о ней отзываетесь, — с ласковой доброжелательностью посоветовал Пику, разглядывая свои ногти. — А ну, как прознает и завтра вы появитесь со сверхтатуировкой, — придется ведь объяснять, что кошка была суперпаршивая!

Пантелимон Таку счел момент подходящим, чтобы влезть со своими гигиеническими советами.

— Кошачьи царапины очень опасны, Тэнасе! Это я тебе говорю… От них погиб Станчу сорока трех лет от роду в двадцать первом году… Ты их хотя бы продезинфицировал? Обязательно помажь йодом.

Спасая авторитет городских властей, господин префект Эмил Сава выручил примаря, взяв его под руку и отведя прочь от столика, где пескари уже исподтишка хихикали, а ведь еще не сказал своего слова Григоре Панцыру, от которого всего можно ожидать.

— Пойдем, Тэсике! С этими нашими друзьями только начни разговор — конца не будет. Сразу видно, нет у них ни забот, ни ответственности. Всего всем доброго! А ты, Цыбикэ, не забудь о приглашении… Ортанса знает, что ты любишь. Все будет, словно по твоему заказу.

Звеня ключами, господин префект отошел к столику, где инженер Гринцеску все еще что-то подсчитывал на пачке сигарет.

— А это что еще за писаришка? — спросил полковник Цыбикэ Артино, указывая пустой кружкой на человека с исписанной пачкой из-под сигарет в руках. — Мне его физия не знакома. Тоже какой-нибудь романист?

Но и среди пескарей мало кто знал, что это за гусь, которого господин префект Эмил Сава обхаживал с таким вниманием.

Только один, более осведомленный, рискнул высказать предположение:

— Что его зовут Дину Гринцеску — я знаю. И что он инженер — тоже знаю… И что приехал он три дни назад в Пискул Воеводесей — тоже знаю… Знаю еще, что господин префект носится с ним как с писаной торбой. Этого, я уверен, хватит, чтобы господин Григоре Панцыру, с помощью своей теории вероятности, сделал заключение и сообщил нам.

Григоре Панцыру, окутанный смоляным дымом, и бровью не повел в сторону говорившего, для которого теория вероятности представлялась чем-то вроде машинки: покрути ручку, нажми кнопку — и результат готов.

Не взглянул он и в сторону господина префекта Эмила Савы, сидевшего в окружении своей свиты.

Заговорил, рассматривая клубы дыма, что поднимались к потолку из кратера его трубки.

— Этот Дину Гринцеску, дорогой Артино, очень дельный парень. Он инженер, я следил за его работами, которые вызвали определенный интерес за границей. Он приехал не романы писать, как этот Тодорицэ Стоенеску. Он приехал, чтобы творить их в самой жизни. Боюсь, Эмил Сава не врет. Не через два года, как он утверждает… Но лет через пять ты действительно не узнаешь ни города, ни уезда! А все по вине этого писаришки, как ты выразился, сочтя его человеком незначительным; и галстук набок сбился, и пальто пеплом обсыпано.

— Вот так история! — недоверчиво воскликнул полковник Цыбикэ Артино. — Хотел бы я посмотреть, чем она кончится.

— Посмотришь, Цыбикэ, будь спокоен! Да и сам Дину Гринцеску тоже посмотрит — и удивится. Потому как он хочет одного, а старый Эмилаке Сава и его свора — другого…

— Чем дальше, тем меньше я понимаю, дорогой Григоре. Говори яснее, а то вещаешь, как оракул. После пятого стакана шприца разгадывать пророчества мне не под силу.

— Дело проще простого… Знаешь имение Болдура Иловяну? Пискул Воеводесей?

— Еще бы не знать! Разве не с тобой мы столько раз в лесах Болдура охотились лет этак пятнадцать — двадцать назад? Помнишь, он еще прислал нам из Парижа любезное письмо с разрешением?