Патриот

С одной стороны, ты должен беречь имущество. С другой — у меня здесь забрали разделочную доску, купленную в СИЗО-1. Как резать хлеб и колбасу? На столе. Но ведь он будет в царапинах. Именно для того, чтобы их не было, в ларьках СИЗО продаются разделочные доски. Но здесь нельзя. Почему — загадка.

Камера у нас — если уж не придираться — нормальная. Просто деревянный пол из дурацких досок, они неровные и создают ощущение грязного пола. Но вообще, это одна из самых чистых и приличных камер, где я бывал.

Когда зашёл первый раз, подумал: боже, ну и грязь.

А на самом деле это пол и грязно-чёрные отвратительные отпечатки на стенах.

Краска, которую наносят на руки для снятия отпечатков пальцев, — одна из самых чёрных, грязных и пачкающих субстанций, которые я видел. Возьмите идиота, снимите с него отпечатки этим доисторическим способом — и получите камеру, стены которой заляпаны чёрными ладонями и пальцами.

Сергей Васильевич — дай бог ему здоровья — показал хороший пример. Взял губку и отмыл стену вокруг нашего стола (на тюремном языке почему-то называется «дубок»). Оказалось, что пятна эти легко смываются мыльной водой.

Он грозился отмыть всю камеру, но мне неудобно, чтобы он мыл и над моей кроватью. И сегодня я посвятил всё утро, чтобы оттереть угол, где стоит моя кровать.

Вот сейчас стена высохла, и она прекрасна. На неё приятно посмотреть и потрогать рукой. Лежу на шконке, смотрю на стену и не могу нарадоваться.

Димон свою стену пока не мыл. Он слепой и просто не видит этих пятен, если только не смотрит с расстояния 30 см.

11 марта 2021

Сегодня блины делала группа RASA. Группы такой не знаю, тесто для блинов они хотя бы сделали, но испечь блины не смогли. Девица (в группе мужчина и женщина) пожарила блин с одной стороны, после чего объявила: «Блин готов» — и вытряхнула его на тарелку. Блин, понятное дело, упал комом.

Вчера у нас происшествие было. Часов в 8 вечера Димон решил съесть «Доширак».

Ест, нахваливает и внезапно объявляет: «Я, по ходу, кусок вилки проглотил».

И показывает вилку пластиковую без одного зубчика. Мы, понятное дело, высказали ему много сочувствия и много насмешек. Сошлись на том, что ничего ему не будет. Но через 15 минут Димон заявил, что кусок вилки колется «вот здесь», и показывает на центр груди чуть повыше солнечного сплетения.

Ну и явно переживает чувак. «Умру», — говорит. А мы только вчера обсуждали долго, что аппендицит здесь — верная смерть. Никто не поверит, что живот болит, и в больницу не повезёт. Это чистая правда. Воспаление аппендикса в русском СИЗО — одна из самых опасных вещей, что могут случиться с человеком.

— Давай вызову врача, — говорю.

Димон не хочет связываться. Ему страшно, но сама ситуация комическая, и, боясь смерти, он так же боится, что ему по голове настучат.

Да и полдевятого уже, где они врача возьмут.

Я говорю: «Ну давай попросим дежурного просто загуглить, наверняка люди часто глотают куски пластиковых вилок. И есть куча советов на этот счёт».

Димон долго мается, потом страх смерти и ощущение «осколок колется здесь» пересиливает, и он звонит в интерком.

Понятное дело, никто не отвечает. Он начинает долбить в дверь («тормоза» по-тюремному, ещё одно необъяснимое слово). Долбит долго и одновременно звонит в интерком.

Минут через 20 отвечает женщина-дежурная.

Димон мнётся, не скажешь же: «Я проглотил кусок вилки», и бормочет что-то про больной живот и проглоченный посторонний предмет.

— Я доложу, — говорит дежурная и отрубает интерком.

Если бы это была стандартная ситуация, то с меньшей вероятностью Димона бы отвела в медсанчасть сама дежурная и с большей (99 %) она бы ему сказала: «Харчиков, ещё раз ударишь в тормоза, поедешь на кичу (в карцер то есть). Утром будет врач, ему всё расскажешь».

Тут всё работает по принципу: «Вот умрёте, тогда и обращайтесь».

Но я в камере, это означает, что и проигнорировать нельзя, и дверь открыть нельзя просто так.

Нам даже «кормушку» в двери не открывают без видеорегистратора («Внимание, запись включена» за дверью — это значит, что обед приехал) и Влада a.k.a. Владислава Владимировича — старлея, который принимал меня, везде водит и закреплён за мной. Я здесь две недели, и у бедолаги не было ни одного выходного дня. Он должен быть, когда раздают завтрак, обед и ужин, на всех проверках, на выводе на прогулку. Он явно единственный здесь младший офицер, которому начальство доверяет, что, типа, «не накосячит». Ничего лишнего не скажет, будет вежлив, ПВР знает, сделает так, что я лишнего не увижу.

Проходит полчаса. Говорю: «100 % отправили за Владом и ждут, пока он приедет из дома».

Так и вышло. Ещё через полчаса открывается дверь, там стоит Влад, на котором лица нет.

— У кого болит живот?

Димон с несчастным видом выступает вперёд, показывает вилку с отломанным зубчиком: вот, я проглотил кусок вилки, и она теперь колет внутри. Мы с Сергеем просто не можем удержаться и сгибаемся от смеха.