Патриот

— Вот бедолага, — заметила мне в ухо Юля, — лететь одной с двумя маленькими детьми — и так повесишься, а если нас сейчас ещё в другой аэропорт завернут и её никто не встретит? Не позавидуешь.

— Да здесь всё-таки полсамолёта обычных пассажиров. Вот они разозлятся на нас, если уведут самолёт! Я бы на их месте был в бешенстве. Но непохоже, что уведут. Просто будут мурыжить в воздухе, пока встречающим не надоест ждать.

«Бииим» — новое сообщение капитана корабля.

— Уважаемые пассажиры, — мне показалось, что в этот раз пилот даже не скрывал иронии, — наземные службы аэропорта Внуково сообщают, что в связи с погодными условиями они не могут нас принять. Наше судно направляется в сторону аэропорта Шереметьево.

Я снова извинился на весь салон. Все снова засмеялись. Журналисты не скрывали ликования: не зря летели, будет что включить в репортаж. Обычные пассажиры озабоченно тёрли лбы, прикидывая, что делать со встречающими и стыковочными рейсами.

Медиаёж снова подобрался и начал концентрироваться вокруг наших сидений, игнорируя требования стюардессы занять места: всё-таки мы идём на посадку. Действительно, я же могу открыть иллюминатор и выпрыгнуть с парашютом, чтобы обмануть погранслужбу. Как можно пропустить такие кадры!

Чтобы от нас отстали, мы с Юлей взялись за руки и уткнулись друг в друга лбами, перешёптываясь. Ёж довольно заурчал щелчками фотокамер. Мол, ладно: не хотите давать интервью и прыгать с парашютом — тогда изображайте любовь. Такие кадры тоже дают хороший интернет-трафик.

Самолёт сел. Мы вышли. Телефоны у всех заработали. В автобусе, везущем нас от самолёта, журналисты рассказывали нам последние новости. Во Внуково, где нас встречают несколько тысяч человек, идут задержания. Мало того, когда все через сервисы трекинга самолётов увидели, что мы летим в другой аэропорт, полиция перекрыла дорогу, ведущую из Внуково, чтобы встречающие не смогли на такси и своих машинах ехать в Шереметьево.

Рассказывая это всё, журналисты держали перед нами телескопические палки с телефонами, ведя прямую трансляцию происходящего.

— Что, — говорю, — вы транслируете-то? Ничего не происходит. Мы стоим в автобусе, и у меня в руке чемодан. Кому это интересно?

— Ну как, — отозвался один из снимающих, — прямую трансляцию только на «Дожде» сейчас смотрит полмиллиона человек.

Ни хрена себе, мне бы столько зрителей на моих четверговых эфирах! Очевидно, саспенс — «арестуют Навального или нет» — людям интереснее, чем мои политические речи.

Я сразу вспомнил сенсационно популярный прямой эфир, который устроили журналисты одного из изданий несколько лет назад. Они в прямом эфире надевали на арбуз резинки. Такие тонкие резиновые колечки, которые продаются для непонятных нужд. В кино их используют, чтобы обвязывать пачки наличных.

Одна резинка, две… Тысяча. Арбуз сжимался в центре, превращаясь в подобие восьмёрки, но не лопался и не взрывался. За этим процессом следило несколько миллионов человек, и я в их числе. Смотреть было невыносимо: глупость же полная, что я, не видел треснувшего арбуза? Но перестать смотреть было ещё невыносимее: я уже потратил целый час, не могу же я пропустить тот самый момент, когда арбуз лопнет.

Наверное, и здесь происходит нечто подобное: всем интересно узнать, лопнет ли арбуз, и они хотят видеть тот самый момент.

Из автобуса в здание аэропорта мы так и шли странной суматошной толпой и, конечно, пошли не в ту сторону. Хорошо, что сотрудники аэропорта нас остановили. «Надо всё-таки что-то сказать», — подумал я. Будет неудобно перед журналистами, если меня сейчас заберут, а я так и не дам им никаких комментариев. Уж не говоря о том, что вот я наконец в Москве, сошёл с самолёта. Чувствую, что хочется что-то сказать, — вот и вперёд.

Мы как раз проходили мимо большого светящегося постера с Москвой. Ну, так её рекламируют для иностранцев: Красная площадь, собор Василия Блаженного, ещё что-то в этом роде. Взяв Юлю за руку, я решительно направился к постеру. Вот отличное место для брифинга.

Как это часто у меня бывает, я моментально забыл всё, что намеревался сказать. Не смысл, конечно, но структуру и последовательность. Сказалось всё само. Я начал с извинений перед пассажирами — не только моего рейса, но и всего московского аэроузла: к тому моменту выяснилось, что власти вообще остановили работу Внуково «из-за погоды». Дальше сказал, что вне зависимости от того, как будут развиваться события, я очень рад, что оказался в Москве, на родине. Я знаю, что правда на моей стороне.

В общем, что чувствовал, то и сказал.

Пошли на погранконтроль.

Как и договаривались, адвокат Михайлова прошла первой, чтобы её не отсекли пограничники, если меня начнут задерживать «с той стороны».

Потом я, потом Юля.

Пограничник весело посмотрел на меня и протянул руку за паспортом.

— Что, — говорю, — ждали меня?

— Ну конечно.

Он произвёл совершенно типичные манипуляции. Полистал паспорт, посмотрел в него, потом на меня, потом набрал что-то на клавиатуре. Внезапно из-за матового стекла смежной комнаты вылезла голова его коллеги.